Поиск сообщества

Организованные банды заманивали к себе людей под предлогом обмена вещей на продукты, убивали и поедали. 18-летний паренёк убил двух своих младших братьев ради карточек; 17-летняя девушка выкопала труп и перемолола на мясорубке; внук убил бабушку топором и сварил. Согласно архивам милиции и КГБ, было арестовано около 2.000 людоедов, 586 из них казнили. В основном каннибалами становились не какие-то монстры-извращенцы, а неграмотные женщины, искавшие белковую пищу для своих семей. Можно предположить, что истинный размах каннибализма в блокадном Ленинграде был куда шире. История первая "Соседи" На лестничной клетке, где жила моя учительница было 4 квартиры. Все они были заселены. Однажды ночью из соседней квартиры послышались жуткие крики и мольбы о помощи, которые разбудили все семейство. Мать моей учительницы (впредь я буду назвать ее Зинаидой Васильевной) решила проверить, что там происходит, и, не смотря на все уговоры детей и бабушки, она все же вышла из квартиры, предварительно велев запереть дверь и не открывать никому. Дверь соседней квартиры была слегка приоткрыта. В этой квартире жила женщина с двумя сыновьями. Зинаида Васильевна, напуганная услышанными криками, медленно подошла к двери и осторожно заглянула. Увиденное она запомнила на всю свою жизнь. На полу лежала оторванная рука, и по всему дому чувствовался запах крови. Из глубины квартиры слышались отвратительные звуки чавканья. До смерти испугавшись, женщина, побежала обратно в свою квартиру. Рассказав своей матери о случившемся, она забаррикадировала дверь. На следующий день, отправившись за едой, Зинаида Васильевна заметила, что соседняя дверь плотно закрыта. Прошло несколько недель. Ситуация в городе не улучшалась. Еды становилось все меньше и меньше. Одна из сестер моей учительницы умерла от голода. Все сильно ослабли. Однажды утром Зинаида Васильевна отправилась за едой и увидела, что дверь четвертой квартиры сильно покорежена и весит на одной петле. Догадываясь, что там произошло Зинаида, Васильевна вернулась в квартиру. Она поняла, что они следующие. Из четырех квартир в двух уже никого нет. В третьей живут они сами, а значит, что убийцы находятся в последней квартире. Там жили две сестры. Сил на то чтобы отправится в комендатуру уже не оставалось. Тогда оставалось только забаррикадироваться и ждать помощи. Но долго это продолжаться не могло, скудные запасы еды быстро закончились. Зинаиде Васильевне пришлось собраться с последними силами и выйти из квартиры. Но не успела она сделать и пару шагов как увидела, что впереди стоит одна из сестер. Выглядела та очень даже неплохо. Все жители города очень сильно исхудали. А эта женщина была полной. Увидев Зинаиду Васильевну, женщина довольно улыбнулась и произнесла всего два слова: "Добрый день." Зинаида Васильевна начала медленно пятится. Оглянувшись, она увидела вторую сестру, у которой в руках был здоровенный топор, который та уже заносила над Зинаидой Васильевной. Из последних сил испуганная женщина рванула в сторону квартиры. Однако ее уже окружили. Вторая сестра побежала наперерез. Спасение пришло совершенно неожиданно. Как оказалось, мать Зинаиды Васильевны увидела в окне проходящий мимо отряд солдат красной армии, и позвала тех на помощь. Солдаты, недолго думая побежали в подъезд. Забежав на лестничную клетку, они увидели, как две женщины тащат третью в какую-то квартиру. Обезвредив их, солдаты выяснили, что эти две сестры съели обитателей двух квартир и собирались уже съесть жильцов третьей. Таким образом, солдаты спасли Зинаиду Васильевну и ее семью. А двух сестер расстреляли. вском проспекте. Память об ужасах блокады навсегда осталась со мной. История вторая Город бесконечно бомбили. На улицы из вражеских самолетов летели десятки тысяч листовок, в которых немцы, например, писали (мне прочитала одну из них старшая подружка): "Ленинградские матрешки, съешьте бобы, готовьте гробы". Помню, было такое распоряжение: у кого есть дети до пяти лет, тех по весне на уборку города не вызывать. Но к нам в начале апреля 1942 года пришли из отдела учета. Матери сказали, что она должна помочь с уборкой города. Правда, она уже не вставала с постели - так была истощена от голода. А мой отец, получивший к тому времени инвалидность, занимался похоронами умерших и погибших на Пискаревском кладбище. Однажды, помню, отец пришел домой со своим коллегой. Они принесли бутылку "Московской" водки с зеленой наклейкой и горлышком, запаянным сургучом, кочан свежей капусты, небольшую пачку горчицы и две большие луковицы. Им дал все это богатство кто-то из родственников умершего, которого они похоронили в отдельной могиле. Когда открыли бутылку, оказалось, что в ней не спиртное, а вода. Заварить горчицу тоже не удалось: вместо нее в пачку была насыпана обычная земля. В нашем двухэтажном доме находились на постое военные, у них работал водопровод. Мы, гражданские, брали у них воду. На Неву за ней мы не ходили. На всю жизнь я запомнила 24-ю годовщину Великого Октября. На столе у нас появился очень вкусный суп. Родители говорили - куриный. Уже после войны они открыли тайну - суп сварили из кота Васьки, который жил в нашей коммуналке. А однажды меня чуть не съела (я так думаю) женщина, которая шла от Исаакиевской площади мимо нашего дома. Тогда уже в городе вовсю ходили слухи о людоедах, у дома была куча песка - в ней гасили зажигательные бомбы. Я с детским ведерком и железными формочками играла в этом песке. Страшно изможденная женщина подошла ко мне, наклонилась и тихо спросила: - Пирожки печешь? - Да. - А кушать хочешь? - Очень хочу. Вытянув вперед обе руки и соединив их в кольцо, женщина показала, какую большую тарелку супа нальет мне, если я пойду с ней. Зарыв игрушки в песок, я с радостью подала ей руку, и мы пошли по улице. Стали переходить переулок Подбельского (сейчас - Почтамтский). Женщина очень крепко держала меня за руку. Не знаю, что заставило меня обернуться... я увидела нашу дворничиху, тетю Дусю Кошкину, и крикнула ей: - Скажите маме, супа поем и приду! - Какого супа?! - громко закричал тетя Дуся. Женщина, отпустив мою руку, побежала прочь. Тетя Дуся привела меня домой. Увидев на окне наваренный из столярного клея студень, она, плача попросила у матери, чтобы она дала ей немного, сказала, что ее дочка Дуня умирает от голода. Отказать мама не могла и дала ей маленькую мисочку - ведь дворничиха спасла меня от ужасной смерти. Вечером, когда отец пришел с работы, родители рассказали мне, что детей едят даже некоторые родители, и с чужими людьми никуда ходить нельзя. На улицу меня больше не выпускали. Но теперь, после этих рассказов, я боялась даже своих родителей. Даже когда мать, которая так и не вставала с постели, как-то попросила подать ей воды, я сделала вид, что не слышу. Сидела в углу комнаты, напротив двери, готовая вскочить в случае чего и убежать. Вечером отец пытался подвести меня к матери, объясняя, что так вести себя нельзя. Но я, решив, что они собрались меня съесть, заорала так, что прибежали соседи История 3 . О таком, наверное, не принято рассказывать, – блокадница глубоко вздохнула, – Я тоже много чего не рассказала на камеру, сынок. Надо ли вам знать обо всех ужасах и трагедиях войны? Да и в совете ветеранов нам наказали много лишнего не болтать, – она сделала длительную паузу, образовавшуюся тишину плавно заполнило ровное тиканье настенных часов, а потом продолжила, – В 1943-м погибало от голода по двадцать тысяч человек в день. Ты только представь – двадцать тысяч человек – это население маленького города. Крематориев не хватало, трупы жгли прямо на улицах, а пепел грузовиками свозили к ближайшим водоёмам. На официальном уровне было запрещено писать причиной смерти голод. Поэтому люди в блокадном Ленинграде умирали от болезней, умирали от старости, от артобстрелов, но не от голода. А после блокады правительство занизило данные смертности, – она пристально посмотрела на меня, – А что уж говорить о теме людоедства… Я помню, – она говорила тихо, будто вновь переживала те далёкие события, – как военные расстреливали трупоедов на улице Репина, в то время эта маленькая улочка была моргом под открытым небом. Таких моргов было много по городу. Измождённые голодом и доведенные до отчаяния люди прокрадывались к трупам словно шакалы, их глаза блестели в свете луны – жуткая картина. Они срезали мягкую плоть с мертвецов ножами, отстригали её ножницами, рубили топорами, а те, у кого не было подручного инструмента рвали мёртвую плоть голыми руками, отгрызали её. Но это еще пол беды, сынок, – она стала говорить совсем тихо, так, что мне пришлось прислушиваться, – были и пострашнее звери – убийцы-каннибалы. Они устраивали настоящую охоту на людей. Сначала эти твари охотились ночью, а потом всё чаще стали появляться днем. Я и сама пострадала от их зверств, сынок. Это было в январе 1942 года. Наступила суровая и беспощадная зима. В городе замерз водопровод, люди брали воду из городских канализаций и Невы. В тот злополучный день я укутала Сашеньку потеплее и отправилась с ним к проруби за водой. Сашенька всегда, с самого своего рождения, был привязан ко мне. Как только он научился ходить, то бегал за мной попятам, куда я – туда и он. Вот и в тот день он пошел за мной. На улице разыгрывалась метель и мы, завёрнутые в теплые шубы, спешили добраться до проруби. На пол пути нам встретилась женщина, она плакала и причитала. Подойдя к ней ближе, мы узнали, что она потеряла свои очки и не может найти дорогу домой. Она умоляла нас чтобы мы её проводили, говорила, что её маленький сын дома совсем один, говорила, что вода в проруби всё ровно замерзла и надо иметь богатырскую силы чтобы проломить лед, а дома у неё есть чистая питьевая вода и она ей с нами поделится. Мы сжалились над женщиной и согласились провести её до дома. Большая коммунальная квартира где жила женщина была не тронута войной. Мы с Сашенькой стояли возле огромного окна в просторном зале и смотрели на то, как гуляла вьюга по заснеженному Алексеевскому саду. - Сашенька, родной мой, потерпи. Сейчас тётя нам водички принесет, и мы пойдем домой. Погрейся пока, тут тепло, – я обняла брата за плечо, – Снег сегодня белый, белый, от него кругом светло. Рукавицы я надела, в зимней шубке мне тепло. Пусть метет метелица, белым снегом стелется, а мы валенки надели, - Не боимся мы метели! – твоя любимая Зимняя песня, Сашенька. Помнишь, как читала нам её мама? – он улыбнулся и крепко обнял меня своими маленькими ручками. - Эти штоли? – раздался осипший мужской голос позади нас. - Хватай их, разбегутся!!! – провизжал уже знакомый мне женский голос. А потом темнота в глазах и звенящая боль в ушах. Меня оглушили сзади чем-то тяжелым. Я очнулась абсолютно голая в холодном и большом корыте, в котором скот обычно кормят. Рядом стоял худой и сутулый мужичек и пялился на меня. Я как могла прикрылась руками. - А ты красивая, – медленно произнес сутулый, – фигурка у тебя красивая. С-сколько тебе лет? - Где мой братик? – крикнула я. - Варится, – со спокойным видом сказал сутулый, – а тебя мне помыть надо. Тебя тоже сварим. Дальше всё происходило как в страшном сне. Меня помыли как моют тушку убитого животного, одели в лохмотья и заперли в чулане. За стенкой чулана кто-то все время копошился и мычал. - Сашенька! – я всё еще надеялась на то, что мой брат жив, – Сашенька, это ты!? Но в ответ лишь раздавалось мычание и возня. Слёзы ручьем полились из моих глаз, и я изо всех сил начала бить по двери. - Откройте!!! Выпустите меня!!! Дверь чулана открылась, в проёме стоял сутулый, – Чего шумишь, девочка? Я мышкой юркнула между его ног и выбежала в большой и темный коридор. Не оборачиваясь я добежала до огромной двери, отщёлкнула защелку, на которую была закрыта входная дверь и выбежала на улицу. На улице ревела метель, был жуткий мороз. Я понимала, идти полуодетой и босой в такую погоду – смерти подобно, но меньше всего на свете я хотела быть съеденной людоедами. Поэтому обратного пути у меня не было. Обессиленная и еле бредущая сквозь метель я наткнулась на друга своего старшего брата. Он закинул меня на плечо и отнес в убежище. Давид и Вектор укутали меня в теплые веще и дали в руки горячую кружку с хвойной настойкой. Отогревшись и придя в себя, я обо всём рассказала своему старшему брату Вектору. - Саша всё еще жив, – утвердительно сказал Вектор, – мы с Давидом вернем его. Ты точно помнишь где живут эти сволочи? - Да, помню. Окна их квартиры выходят прямо на Алексеевский сад. Я напросилась пойти вместе с ними. Они долго отговаривали меня, говорили, что я отморозила ноги, что мне лучше побыть в тепле, но я не отступала. Поздней ночью Вектор вскрыл тот самый замок, и мы словно тени проникли в логово людоедов. Все обитатели квартиры мирно спали и это давало нам преимущество. Сутулому и еще двум людоедам мы перерезали горло во сне, а женщину мы разбудили. Мы хотели узнать жив ли Сашенька…