Публикации
Гроупедия
Перейти к содержанию
itzqintli

Грабители осознания

Рекомендуемые сообщения

                                        Перемещение точки сборки


              Через пару дней мы с доном Хуаном отправились в горы. Где-то на полпути к предгорьям мы сели отдохнуть. Днем раньше дон Хуан решил найти подходящее место для объяснения некоторых сложных аспектов искусства овладения осознанием. Обычно он предпочитал идти к ближайшей горной гряде на западе. Однако на этот раз он избрал восточные вершины. Они были намного более высокими и находились дальше. Мне они казались более зловещими, темными и более массивными. Но я не мог сказать точно, было ли это личное впечатление или мне каким-то образом передалось восприятие гор доном Хуаном.
Я открыл свой рюкзак. Его собрали для меня женщины видящие из группы дона Хуана, и я обнаружил, что они положили туда сыр. У меня возникло легкое чувство досады, поскольку хотя я и любил сыр, сейчас мне его совсем не хотелось. Но невозможно было отказаться от него, раз уж он там был.
Дон Хуан указал на это как на мою слабость и стал насмехаться надо мной. Вначале это привело меня в замешательство, но затем я решил, что если уж у меня нет сыра, - я не могу его и потерять. Дело в том, что неутомимые шутники из отряда дона Хуана всегда клали мне в рюкзак большой кусок сыра, который я, конечно же, всегда съедал.
- Прикончи его в один присест, - посоветовал мне дон Хуан с коварным блеском в глазах, - и тебе не нужно будет больше о нем беспокоиться.
Наверное, под влиянием его слов у меня возникло сильное желание проглотить сразу весь кусок. Дон Хуан смеялся так сильно, что я заподозрил его соучастие в направленных против меня происках членов его группы.
Уже более серьезным тоном он предложил заночевать здесь, в предгорьях, а затем через день-два добраться до самых высоких вершин. Я согласился.
Дон Хуан осторожно спросил меня, не вспомнил ли я еще что-нибудь относительно четырех настроений сталкинга. Я признался, что пробовал делать это, но меня подводит моя память.
- Помнишь ли ты, что я говорил тебе о природе безжалостности? - спросил он, - Безжалостности как противоположности жалости к самому себе?
Я не мог вспомнить. Дон Хуан, казалось, обдумывал свои дальнейшие слова. Затем он остановился. Уголки его губ изогнулись в гримасе притворного бессилия. Он пожал плечами, встал и быстро пошел к находившемуся чуть поодаль небольшому плоскому участку на вершине холма.
- Все маги безжалостны, - сказал он, когда мы расположились на этой площадке, - но ты знаешь это. Мы обстоятельно обсудили эту тему.
После долгого молчания он сказал, что мы должны продолжить обсуждение абстрактных ядер магических историй. Но он предполагает говорить о них все меньше и меньше, потому что приближается время, когда мне придется открыть их самому и позволить им обнаружить свое значение.
- Как я уже говорил тебе, - сказал он, - четвертое абстрактное ядро магических историй называется нисхождением духа, или перемещением точки сборки благодаря намерению. История гласит, что для того, чтобы тайны магии открылись человеку, о котором мы говорим, духу необходимо обрушиться на него.
Дух выбирает момент, когда человек расслаблен, незащищен, и совершенно безжалостно обнаруживает свое присутствие, сдвигая точку сборки человека в определенное положение. Это место с тех пор называется магами «местом без жалости». Таким образом безжалостность стала первым принципом магии.
Первый принцип не следует смешивать с первым результатом магического ученичества, которым является перемещение между обычным и повышенным осознанием.

 

- Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, - пожаловался я.
- Я хочу сказать, что, по всей видимости, сдвиг точки сборки является первым событием, которое реально происходит с учеником магии, - ответил он, - так что для ученика вполне естественно считать, что именно это и является первым принципом магии. Но это не так. Безжалостность - вот первый принцип магии. Но мы уже обсуждали это раньше. Сейчас я только пытаюсь помочь тебе вспомнить.
Я мог бы честно сказать, что не имею понятия, о чем идет речь, но меня не покидало странное ощущение, что я знаю это.
- Постарайся вызвать вспоминание того, как я впервые стал учить тебя безжалостности, - потребовал он. Вспоминание связано с перемещением точки сборки.
Он подождал минуту, чтобы посмотреть, выполню ли я его инструкции. Поскольку было очевидно, что я ничего не могу вспомнить, он продолжил свои объяснения. Он сказал, что для осуществления такого таинственного акта, как сдвиг в повышенное осознание, необходимо присутствие духа.
Я заметил, что на этот раз либо его заявления слишком непонятны, либо я слишком туп, поскольку абсолютно не могу уследить за ходом его мысли. Он твердо ответил, что мое замешательство не имеет значения, и что по-настоящему важна только одна вещь - мое понимание того, что даже простой контакт с духом может вызвать движение точки сборки.
- Я уже говорил тебе, что Нагваль является проводником духа, - продолжал он, - поскольку он на протяжении всей жизни безупречно устанавливает свое связующее звено с намерением, и, поскольку он обладает большей энергией, чем обычный человек, он может позволить духу проявляться через него. Итак, первое, что испытывает ученик магии - это сдвиг его уровня осознания, сдвиг, вызванный простым присутствием Нагваля. И я хочу, чтобы ты понял, что в действительности для сдвига точки сборки не существует какой-то особой процедуры. Ученика касается дух, и его точка сборки сдвигается, только и всего.
Я сказал ему, что его утверждение приводит меня в замешательство, поскольку противоречит с таким трудом добытой мною на собственном опыте истине: переход в повышенное осознание осуществляется при помощи искусного, хотя и необъяснимого приема дона Хуана, благодаря которому он манипулирует моим восприятием. На протяжении лет, в течение которых мы были связаны, он время от времени переводил меня в состояние повышенного осознания простым ударом по спине. Я сказал ему об этом противоречии.
Он ответил, что шлепок по спине был скорее уловкой для отвлечения моего внимания и устранения сомнений из моего ума, чем настоящим приемом для манипулирования моим восприятием. Он назвал это простым трюком, соответствующим его сдержанному характеру. Ничуть, не шутя, он добавил, что на мое счастье он человек простой и не склонен к диким выходкам, иначе вместо простых уловок мне пришлось бы пройти через устрашающие ритуалы, прежде чем он смог бы изгнать все сомнения из моего ума и позволить духу переместить мою точку сборки.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

           - Все, что мы должны сделать, чтобы позволить магии овладеть нами - это изгнать из нашего ума сомнения, - сказал он. - Как только сомнения изгнаны, - все что угодно становится возможным.
Он напомнил мне одно событие, свидетелем которому я стал несколько лет назад в Мехико, событие, казавшееся мне непостижимым до тех пор, пока он не объяснил его, используя парадигму магии.
То, свидетелем чего я стал, было хирургической операцией, выполненной одним знаменитым исцелителем, использовавшим психофизические приемы. Пациентом был мой друг, исцелителем - женщина, которая его оперировала, войдя в чрезвычайно драматический транс.
Я мог наблюдать, как, используя кухонный нож, она вскрыла ему полость живота в области пупка, отделила его больную печень, промыла ее в ковше со спиртом, вложила обратно и закрыла бескровный разрез простым надавливанием рук.
В полутемной комнате находилось еще несколько человек, ставших свидетелями этой операции. Некоторые, подобно мне казались заинтересованными наблюдателями. Остальные были помощниками исцелительницы.
После операции я немного поговорил с наблюдателями. Все они подтвердили, что видели то же, что и я. Когда позже я разговаривал с моим другом, который и был пациентом исцелительницы, - он сказал, что на протяжении операции он испытывал тупую постоянную боль в животе и ощущение жжения в правом боку.
Я передал все это дону Хуану и даже позволил себе циничное объяснение. Я сказал ему, что полумрак в комнате, по моему мнению, создавал все условия для проявления ловкости рук, с помощью которой можно было создать иллюзию извлечения внутренних органов из брюшной полости с последующей промывкой их в спирте. Эмоциональный шок, вызванный драматическим трансом исцелительницы, который я тоже считал не более чем трюком, - помогал создавать атмосферу чуть ли не религиозного таинства.
Дон Хуан немедленно ответил, что это было циничное мнение, а не циничное объяснение, потому что я никак не объяснил тот факт, что мой друг действительно выздоровел. Затем дон Хуан предложил иную точку зрения, которая основывалась на знании магов. Он объяснил, что все происходившее было основано на том замечательном факте, что исцелительница обладала способностью сдвигать точку сборки строго определенного количества людей, присутствовавших на сеансе. Единственная хитрость, если только можно назвать это хитростью, заключалась в том, что число людей, находившихся в комнате, не могло превышать то, которым она могла управлять.
Ее драматический транс и сопровождавший его театральный эффект, по его мнению, были или хорошо продуманным приемом, используемым исцелительницей для захвата внимания всех присутствующих, или неосознанным приемом, продиктованным самим духом. В любом случае они были самым подходящим средством для создания единства мысли, необходимого исцелительнице для изгнания сомнений из умов присутствующих и перевода их в повышенное осознание.
Когда она разрезала тело кухонным ножом и извлекала печень, это не было, как подчеркнул дон Хуан, ловкостью рук. Все это действительно происходило, но только в состоянии повышенного осознания, и находилось вне сферы повседневного здравого смысла.
Я спросил у дона Хуана, как исцелительница могла сместить точки сборки присутствовавших людей, не касаясь их. Он ответил, что сила исцелительницы, являющаяся природным даром или изумительным достижением, послужила проводником духа.
- Именно дух, - сказал он, - а не исцелительница, был тем, что сдвигало точку сборки.
- Тогда я объяснил тебе, хотя ты и не понял ни слова - продолжал дон Хуан, что искусство и сила исцелителя заключается в том, чтобы устранить всякое сомнение из умов присутствующих на сеансе. Сделав это, она дала возможность духу переместить их точки сборки. Когда же эти точки смещаются, все становится возможным. Присутствующие попадают в ту область, где чудеса являются чем-то обычным.

 

Он многозначительно заявил, что та исцелительница безусловно была также и магом и что если я постараюсь вспомнить операцию, то пойму, что она была безжалостна по отношению ко всем присутствующим, особенно - к больному.
Я повторил ему все, что смог припомнить об операции. Расположение и цвет стен квартиры исцелительницы, то, как драматически изменился тембр ее голоса, ставшего, когда она вошла в транс, дребезжащим, режущим ухо мужским голосом. Этот голос объявил, что дух воина древних доколумбовых времен овладел телом исцелительницы. Как только прозвучало это заявление, поведение исцелительницы драматически изменилось. Она стала одержимой. Она была очевидно и абсолютно спокойна и приступила к операции с полной уверенностью и твердостью.
- Я предпочитаю слово «безжалостность» словам «уверенность» и «твердость», - заявил дон Хуан, а затем продолжал: - Эта исцелительница должна была быть безжалостной, чтобы создать надлежащую обстановку для вмешательства духа.
Он утверждал, что такие труднообъяснимые случаи, как эта операция, на самом деле очень просты. Понимание их усложнено из-за нашей приверженности к думанию. Если мы не думаем, все становится на свои места.
- Но это настоящий абсурд, дон Хуан, - сказал я, искренне уверенный в своей правоте.
Я напомнил ему, что он требовал от своих учеников серьезных размышлений и даже критиковал своего собственного учителя за то, что тот не был хорошим мыслителем.
- Конечно, я настаиваю, чтобы каждый вокруг меня мыслил ясно, - сказал он. - И я объясняю каждому, кто захочет слушать, что единственный способ мыслить четко, - это не думать вообще. Я был убежден, что тебе понятно это магическое противоречие.
Я решительно восстал против неясности этого утверждения. Он смеялся и подшучивал над тем, что я вынужден защищаться. Затем он снова объяснил, что для мага существует два способа думания. Первый - это обыденный способ, который управляется обычным положением его точки сборки. Это беспорядочное мышление, которое совершенно не отвечает его потребностям и порождает в его голове изрядный сумбур. Второй - точное мышление. Оно функционально, экономно и очень редко оставляет что-либо невыясненным. Дон Хуан заметил, что для преобладания этого способа мышления необходим сдвиг точки сборки, или, по крайней мере, обыденный способ мышления должен прекратиться, чтобы дать возможность переместиться точке сборки. Таково кажущееся противоречие, которое на самом деле не является противоречием вообще.
- Мне хотелось бы, чтобы ты вспомнил кое-что, сделанное тобой в прошлом - сказал он. - Я хочу, чтобы ты вспомнил особое движение своей точки сборки. Для этого ты должен перестать думать так, как думаешь обычно. Тогда возьмет верх второй способ мышления, который я называю ясным и четким, и заставит тебя вспоминать.
- Но как я могу перестать думать? - спросил я, хотя отлично знал, что он скажет в ответ.
- При помощи намерения сдвинуть свою точку сборки, - сказал он. - А намерение привлекается глазами.
Я сказал дону Хуану, что мой разум колеблется между моментами колоссальной прозрачности, когда все кажется предельно ясным, - и погружениями в глубокую умственную усталость, когда я вообще не понимаю, о чем он говорит. Он попытался ободрить меня и объяснил, что такая нестабильность вызвана легкими флуктуациями моей точки сборки, которая до сих пор еще не стабилизировалась в положении, достигнутом ею несколько лет назад. Колебания эти вызваны остаточным чувством жалости к самому себе.

 


 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

- Что это за новое положение, дон Хуан? - спросил я.
- Несколько лет назад, - и это как раз и есть то, что я хотел заставить тебя вспомнить, - твоя точка сборки достигла места без жалости, - ответил он.
- Прошу прощения?..
- Место без жалости - это положение безжалостности, - объяснил он. - Но ты знаешь все это. Однако пока ты не вспомнишь всего сам, давай скажем, что безжалостность, будучи особым положением точки сборки, проявляется у магов через глаза. Они становятся как бы покрытыми тонкой мерцающей пленкой. У магов лучистые глаза. Чем больше они сияют, тем более безжалостным является маг. Сейчас, например, у тебя глаза тусклые.
Он объяснил, что когда точка сборки сдвинется к месту без жалости, глаза начинают излучать свет. Чем прочнее фиксируется точка сборки в этом новом положении, тем лучистее становятся глаза.
- Попытайся вспомнить то, что ты уже знаешь об этом, - настаивал он.
На мгновение он замолчал, а потом заговорил, не глядя на меня.
- Вспоминание не имеет ничего общего с воспоминанием, - продолжал он, - Воспоминание связано с обыденным способом мышления, тогда как вспоминание зависит от движения точки сборки.
Ключом к движению точки сборки является перепросмотр собственной жизни, к которому прибегают маги. Маги начинают свой перепросмотр с думания, с воспоминаний о наиболее важных событиях своей жизни. От простого думания они затем переходят к реальному пребыванию в месте события. Когда это им удается, они с успехом сдвигают свою точку сборки именно в то положение, в котором она находилась, когда происходило это событие. Полное воспроизведение события с помощью сдвига точки сборки известно как вспоминание магов.
Он взглянул на меня, словно желая убедиться в том, что я слушаю.
- Наша точка сборки постоянно смещается, - объяснил он. Но это незначительное смещение. Маги полагают, что для того, чтобы заставить свою точку сборки сместиться в нужное место, они должны использовать намерение. А поскольку невозможно узнать, что такое намерение, то маги притягивают его с помощью своих глаз.
- Право, все это для меня совершенно непостижимо, - сказал я.
Дон Хуан положил руки под голову и растянулся на земле. Я последовал его примеру. Долгое время мы не разговаривали. Ветер гнал по небу облака. От их движения у меня слегка закружилась голова. Затем головокружение внезапно сменилось знакомым ощущением страдания.
Каждый раз при встречах с доном Хуаном я испытывал, особенно в минуты отдыха и молчания, переполняющее чувство отчаяния, стремление к чему-то такому, чего я не мог выразить словами. Когда я был один или с другими людьми, такое чувство никогда не охватывало меня. Как объяснил дон Хуан, то, что я ощущал и истолковывал как стремление, было в действительности вызвано внезапным движением моей точки сборки.
Когда дон Хуан заговорил снова, звук его голоса заставил меня вздрогнуть. Я сел.

- Ты должен вспомнить, когда твои глаза впервые засияли, - сказал он, - Как раз тогда твоя точка сборки впервые достигла места без жалости. Безжалостность овладела тобой. Безжалостность делает глаза магов лучистыми, и это сияние притягивает намерение. Каждому положению, в которое сдвигается их точка сборки, соответствует особый блеск их глаз. Поскольку глаза обладают собственной памятью, маги способны вызвать вспоминание любого места, воспроизводя соответствующий каждому из этих мест блеск глаз.
Он объяснил, что маги придают так много значения лучистости своих глаз и своему взгляду потому, что глаза непосредственно связаны с намерением. Эта на первый взгляд противоречивая истина заключается в том, что глаза имеют лишь поверхностное отношение к миру повседневной жизни. В глубинном плане глаза связаны с абстрактным.
Я не мог представить себе, как глаза могут хранить информацию такого рода, и сказал ему об этом.
Дон Хуан ответил, что человеческие возможности настолько безграничны и таинственны, что маги, вместо того, чтобы размышлять об этом, предпочитают использовать их без надежды понять, что они собой представляют.
Я спросил его, влияет ли намерение на глаза обычных людей.
- Конечно! - воскликнул он, - И ты знаешь об этом, но только на таком глубинном уровне, что это уже безмолвное знание. У тебя нет достаточной энергии, чтобы объяснить это даже самому себе.
Обычный человек знает о своих глазах то же самое, но у него еще меньше энергии, чем у тебя. Единственное преимущество магов над обычным человеком заключается в том, что они накапливают свою энергию. Это обеспечивает более точное и четкое связующее звено с намерением, и, естественно, означает также, что они могут вспоминать по своей воле, используя сияние своих глаз для сдвига точки сборки.
Дон Хуан прервал свою речь и стал пристально смотреть на меня. Я отчетливо чувствовал, что его глаза направляли, подталкивали, тащили нечто неопределенное внутри меня. Я не мог оторваться от его взгляда. Его концентрация была такой интенсивной, что это и в самом деле вызывало во мне чисто физическое ощущение - казалось, что я находился в печке. И вот совершенно неожиданно мой взгляд оказался обращенным внутрь. Это было похоже на пребывание в рассеянном мечтательном состоянии, но к этому примешивалось странное чувство интенсивного осознания самого себя и отсутствия мыслей. В полном сознании я смотрел внутрь, туда, где ничего не было.
Гигантским усилием воли я вывел себя из этого состояния и вскочил.
- Что ты делал со мной, дон Хуан?
- Иногда ты бываешь абсолютно несносен, - сказал он. - Непозволительная расточительность. Твоя точка сборки только что была в положении, наиболее благоприятном для вспоминания всего, что пожелаешь, а ты что сделал? Ты все испортил, спросив меня, что я с тобой сделал.
Немного помолчав, он улыбнулся, увидев, что я снова сел.
- Но занудство является твоим величайшим достоинством, - заметил он. - Так на что же мне жаловаться?
Мы оба громко расхохотались. Это была шутка в его духе.

 

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

.............

          Несколько лет назад я был очень тронут и смущен огромным желанием дона Хуана помочь мне. Я никак не мог понять, почему он проявил в отношении меня столько доброты. Было очевидно, что он не нуждается во мне ни в каком смысле. Он явно не был во мне заинтересован. На горьком жизненном опыте я понял, что ничто не делается просто так. Я терялся в догадках относительно того, зачем же все-таки я ему нужен, и это ужасно беспокоило меня.
Однажды я весьма цинично напрямик спросил дона Хуана, какая ему польза от нашего знакомства, добавив при этом, что теряюсь в догадках на этот счет.
- Ты все равно не поймешь, - ответил он.
Его ответ вызвал у меня раздражение. Я с вызовом сказал ему, что не считаю себя глупцом, и он может хотя бы попытаться объяснить мне это.
- Хорошо, я скажу, но даже если ты поймешь, тебе это вовсе не понравится, - сказал он с улыбкой, с которой всегда поддевал меня, - Как видишь, я стараюсь щадить твое самолюбие.
Я был задет и потребовал, чтобы он сказал, что имеет в виду.
- Ты уверен, что хочешь услышать правду? - спросил он, зная, что я никогда не скажу «нет», даже если от этого будет зависеть моя жизнь.
- Конечно хочу, даже если ты просто дразнишь меня, - ответил я.
Он стал смеяться, словно это была хорошая шутка, и, чем больше он смеялся, тем сильней становилось мое раздражение.
- Не вижу ничего смешного, - сказал я.
- Никогда не стоит докапываться до лежащей в основе правды, - сказал он. - Эта правда подобна краеугольному камню, глыбе, на которой покоится целая куча разных вещей. Если мы начнем пристально рассматривать эту глыбу, результат может оказаться малоутешительным. Я предпочитаю этого не делать.
Он снова рассмеялся. Его глаза, светившиеся озорством, казалось, подталкивали меня к дальнейшим расспросам. И я снова стал настаивать на том, чтобы он мне все рассказал. Я старался говорить спокойно, но настойчиво.
- Хорошо, я скажу, если ты так хочешь, - проговорил он со вздохом человека, который уступает неразумной просьбе. - Во-первых, я хотел бы сказать, что все, что я делаю для тебя - это не из корысти. Ты не должен платить за это. Как ты знаешь, я был безупречен в отношении тебя. Ты знаешь также, что эта моя безупречность не есть капиталовложение. Я не прошу тебя ухаживать за мной, когда я стану слабым и не смогу обходиться без посторонней помощи. Но в то же время я действительно получаю нечто бесценное от нашей с тобой связи - своего рода вознаграждение за безупречное обращение с этой глыбой, лежащей в основании. А получаю я за это именно то, что тебе, возможно, не понравится или будет трудно понять.
Он умолк и пристально посмотрел на меня с дьявольским блеском в глазах.
- Так расскажи об этом, дон Хуан, - воскликнул я; его тактика промедления все больше раздражала меня.
- Я хочу, чтобы ты имел в виду, что я говорю только потому, что ты настаиваешь на этом, - сказал он, продолжая улыбаться.
Он снова помолчал. К тому времени я совсем рассердился на него.
- Если ты судишь обо мне по тому, как я обращаюсь с тобой, - сказал он, - ты должен признать, что я был образцом терпения и постоянства. Но ты не знаешь, что для того, чтобы добиться этого, я должен был бороться за безупречность так, как никогда прежде. Для того, чтобы общаться с тобой, я должен был ежедневно перебарывать себя и сдерживаться, что было для меня невероятно мучительным.
Дон Хуан был прав. Сказанное им не понравилось мне. Я пытался не подавать виду, изображая саркастическую гримасу.
- Я не так плох, дон Хуан, - сказал я, - К моему удивлению, мой голос прозвучал весьма ненатурально.
- О да, конечно же, ты так плох, - сказал он серьезно. - Ты мелочен, мнителен, расточителен, назойлив, нетерпелив, тщеславен. Кроме того, ты угрюм, тяжеловесен и неблагодарен. Твоя способность к индульгированию безгранична, но хуже всего то, что у тебя слишком преувеличенное представление о себе, чтобы ты мог избавиться от всего этого.
Я могу сказать также, что меня начинает тошнить от одного твоего присутствия.
Я хотел было рассердиться, начать протестовать, кричать, что он не имеет права так говорить обо мне, но не мог произнести ни слова. Я был раздавлен. Я онемел.
Выражение моего лица после того, как я выслушал всю правду, было, наверное, таким нелепым, что вызвало у дона Хуана бурю смеха. Казалось, он сейчас задохнется.
- Я предупреждал, что тебе это не понравится или ты не поймешь, - сказал он. - Побудительные мотивы действий воинов очень просты, но тонкость, с которой они действуют, должна быть непревзойденной. Воин получает редчайшую возможность, истинный шанс быть безупречным вопреки обуревающим его чувствам. Ты дал мне такой уникальный шанс.
Действуя свободно и безупречно, я омолаживаюсь и обновляю свое удивление миром. Это я у тебя в долгу.
Он смотрел на меня, и его глаза сияли, но без всякого лукавства.


Дон Хуан начал объяснять, что он делал.
- Я - Нагваль. Я сдвигаю точку сборки сиянием своих глаз, - сказал он как само собой разумеющееся. - Глаза Нагваля могут делать это. Это не трудно. В конце концов, глаза всех живых существ могут сдвигать чью-то еще точку сборки, особенно если их глаза сфокусированы на намерении. Однако обычно глаза людей сфокусированы на окружающем мире, на поисках пищи… на поисках красоты…
Он слегка толкнул меня локтем.
- На поисках любви, - добавил он и расхохотался.
Дон Хуан постоянно дразнил меня по поводу моих «поисков любви». Он никогда не забывал наивный ответ, который я когда-то дал на его вопрос о том, чего я ищу в жизни. Он подводил меня к признанию, что у меня нет ясной цели. И когда я сказал, что ищу любовь, он взвыл от смеха.
- Хороший охотник гипнотизирует жертву глазами, - продолжал он. - Взглядом он действительно сдвигает точку сборки жертвы, и все же его глаза направлены на мир только в поисках пищи.
Я спросил его, могут ли маги гипнотизировать людей своим пристальным взглядом. Он сказал, посмеиваясь, что меня на самом деле интересует, могу ли я гипнотизировать взглядом женщин, несмотря на тот факт, что мои глаза сфокусированы на мире в поисках любви. Уже серьезно он добавил, что предохранительным клапаном для магов является то, что к тому времени, когда их глаза действительно сфокусируются на намерении, они больше не заинтересованы в гипнотизировании кого бы то ни было.
- Но для того, чтобы Маги могли использовать сияние своих глаз для перемещения своей собственной или чьей-либо еще точки сборки, - продолжал он, - им необходимо быть безжалостными. То есть, им должно быть известно особое положение точки сборки, называемое местом без жалости. И особенно это касается Нагвалей.
Он сказал, что каждый Нагваль развивает тип безжалостности, специфический для него одного. В качестве примера он взял меня и сказал, что из-за моей нестабильной природной конфигурации я кажусь видящим светящейся сферой, состоящей не из четырех шаров, сжатых в один, - что является обычным для структуры Нагвалей, - но сферой, состоящей только из трех сжатых шаров. Такая конфигурация заставляет меня автоматически скрывать свою безжалостность под маской индульгирования и расхлябанности.
- Нагвали часто вводят в заблуждение, - продолжал дон Хуан. Они всегда создают впечатление чего-то, чем на самом деле не являются. И они делают это с таким совершенством, что все, включая тех, кто хорошо их знает, попадаются на их удочку.
- Я действительно не понимаю, как ты можешь говорить, что я притворяюсь, - возразил я.
- Ты выдаешь себя за слабого и индульгирующего человека, - сказал он. - Ты производишь впечатление великодушного человека, сострадающего другим. И все убеждены в твоей искренности. Они могут поклясться, что ты именно таков.
- Но я и правда такой!
Дон Хуан согнулся от хохота.
Характер нашей беседы начинал мне не нравиться. Я хотел внести максимальную ясность. Я неистово доказывал, что был искренен во всех своих проявлениях, и требовал привести пример, подтверждающий противоположное. Он сказал, что я постоянно обращался с людьми с неуместным великодушием, создавая у них ложное впечатление о себе как о непринужденном открытом человеке. Я тут же возразил, что открытость - это важная черта моего характера. Он засмеялся и заявил, что если бы это было правдой, то зачем мне тогда так необходимо, чтобы люди, с которыми я общаюсь, в конце концов осознавали, что я их обманываю, хотя я не говорю им об этом ни слова. Доказательством этого служит то, что когда они оказывались не в состоянии понять, что я лгу, и принимали мою псевдослабость за чистую монету, я демонстрировал им ту самую холодную безжалостность, которую я пытался скрывать.
Его слова привели меня в отчаяние, я не мог согласиться с ними. Я продолжал молчать. Я не хотел показать, что уязвлен. Пока я раздумывал, как мне реагировать, он поднялся и пошел прочь. Я остановил его, схватив за рукав. Это непроизвольное движение испугало меня самого и рассмешило его. Он снова сел и с любопытством посмотрел на меня.
- Я не хотел показаться грубым, - сказал я, - но я должен узнать об этом больше. Все это огорчает меня.
- Заставь свою точку сборки двигаться, - приказал он. - Раньше мы уже обсуждали безжалостность. Вспомни о ней.
Он посмотрел на меня с искренней надеждой, хотя, должно быть, и видел, что я ничего не могу вспомнить. Поэтому он продолжал говорить о способах проявления безжалостности Нагвалей. Он сказал, что его собственный метод заключается в том, что он провоцирует людей на проявления агрессии и протеста, скрывающихся за мнимым пониманием и рассудительностью.

 

- Но как насчет всех тех объяснений, которые ты мне давал? - спросил я. - Разве они не являются следствием подлинной рассудительности и желания помочь мне?
- Нет, - отвечал он, - Они есть следствие моей безжалостности. Я с жаром возразил, что мое собственное желание понять было искренним. Он похлопал меня по плечу и объяснил, что мое желание понять действительно является искренним, но мое великодушие - нет. Он сказал, что Нагвали скрывают свою безжалостность автоматически, даже против своей воли.
Когда я слушал его объяснения, у меня возникло странное подспудное ощущение, что когда-то мы уже подробно обсуждали идею безжалостности.
- Я не являюсь рациональным человеком, продолжал он, глядя мне в глаза, - но только кажусь таким, поскольку в совершенстве умею притворяться. То, что тебе кажется рассудительностью, на самом деле есть отсутствие жалости, потому что именно этим и является безжалостность - отсутствием всякой жалости. Ты же, скрывая отсутствие жалости под маской великодушия, кажешься непринужденным и открытым. Но на самом деле ты настолько же великодушен, как я рассудителен. Мы оба - притворщики. Мы довели до совершенства искусство скрывания того, что мы не чувствуем жалости.
Он сказал, что полное отсутствие жалости у его бенефактора скрывалось за личиной беспечного шутника, неистребимым желанием которого было подшучивать над каждым, с кем он сталкивался.
- Маской моего бенефактора был счастливый невозмутимый человек, которого ничто в этом мире не заботит, - продолжал дон Хуан. - Но на самом деле, подобно всем Нагвалям, он был холоден, как арктический ветер.
- Но ведь ты же не холодный, дон Хуан, - сказал я искренне.
- Я несомненно холодный, - сказал он. - И то, что ты воспринимаешь это как душевное тепло, лишь доказывает эффективность моей маски.
Он продолжал объяснять, что маска Нагваля Элиаса выражалась в сводящей с ума дотошности и аккуратности, которая создавала ложное впечатление собранности и основательности.
Он начал описывать поведение Нагваля Элиаса. Говоря, он продолжал наблюдать за мной. И, наверное, из-за его пристального взгляда я не мог сосредоточиться на том, что он мне говорил. Я с огромным трудом заставил себя собраться с мыслями. Еще минуту он наблюдал за мной, а затем продолжил свои объяснения относительно безжалостности, но я уже больше не нуждался в них. Я сказал ему, что я вспомнил то, что он хотел: момент, когда мои глаза впервые засияли. В самом начале своего ученичества я добился, причем совершенно самостоятельно, смещения уровня моего осознания. Моя точка сборки достигла положения, называемого местом без жалости......

                                                                                             

 

                                                                                                                              Место без жалости


              Дон Хуан говорил мне, что нет нужды разговаривать о деталях моего восприятия. Во всяком случае, сейчас, потому что разговор об этом - лишь вспомогательное средство для вспоминания. Если точка сборки однажды сдвинется, событие полностью восстановится в памяти. Он добавил, что лучшая помощь для полного вспоминания - прогулка. Поэтому мы встали и пошли не спеша в полном молчании по горной тропинке, пока я не вспомнил все.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты


   На окраине местечка Гуаймас в северной Мексике, расположенного на пути из Ногалеса, штат Аризона, мне вдруг стало ясно, что с доном Хуаном творится что-то неладное. Уже около часа он был необычайно молчалив и печален, но я не обращал на это внимания, пока его тело не начала сводить судорога. При этом его подбородок так бился о грудь, словно шейные мускулы не могли больше выдерживать тяжести головы.
- Тебя укачало в дороге, дон Хуан? - встревожившись, спросил я. Он не ответил. Он тяжело дышал. В течение первых нескольких часов нашей поездки с ним все было в порядке Мы без конца говорили о самых разных вещах. Когда мы остановились в городе Санта Ана чтобы заправиться, он даже отжался несколько раз от крыши машины, разминая затекшую спину.
- Что с тобой не так, дон Хуан? - спросил я.
Я ощутил в животе спазмы беспокойства. Не поднимая свесившейся на грудь головы, он пробормотал, что хочет посетить один определенный ресторан. И едва слышным дрожащим голосом сообщил, как туда добраться.
Я припарковал машину на соседней улице за квартал от ресторана. Когда я открыл дверцу машины со своей стороны, он схватил меня за руку железной хваткой. С превеликим трудом он с моей помощью выбрался из машины через водительское сидение. Ступив на тротуар, он ухватился за мои плечи обеими руками, чтобы выпрямиться. В зловещем молчании мы спустились по улице к ветхому строению, в котором находился ресторан.
Дон Хуан повис на моей руке всем телом. Его дыхание было таким учащенным, и его била такая сильная дрожь, что я не на шутку забеспокоился. Я оступился и вынужден был схватиться за стену, чтобы не свалиться вместе с доном Хуаном на тротуар. От волнения я совсем потерял голову. Заглянув в его глаза, я увидел, что они совершенно тусклые и лишены своего обычного блеска.
Мы кое-как вошли в ресторан и услужливый официант подскочил к нам, чтобы помочь дону Хуану, как если бы был предупрежден о том, что с ним происходит.
- Как вы себя чувствуете сегодня? - пронзительно завопил он на ухо дону Хуану.
Он буквально донес дона Хуана от двери к столику, усадил его, а затем исчез.
- Он тебя знает, дон Хуан? - спросил я, когда мы сели. Не глядя на меня, он пробормотал что-то невразумительное. Я встал и прошел на кухню в поисках этого официанта.
- Знаете ли вы старика, который пришел сюда со мной? - спросил я, когда наконец нашел его.
- Конечно знаю, - сказал он с видом человека, у которого хватит терпения ответить только на один вопрос. - Это старик, у которого бывают приступы.


После этого заявления все стало на свои места. Я знал теперь, что в дороге с ним случился небольшой приступ. Конечно, я никак не мог его предотвратить, но все же чувствовал себя беспомощным и обеспокоенным. Предчувствие того, что самое худшее еще впереди, вызвало у меня неприятное чувство в животе.
Я вернулся к столу молча сел. Внезапно появился все тот же официант с двумя мисками креветок и двумя тарелками супа из морской черепахи. Мне пришло в голову, что, наверное, в этом ресторане подают только креветок и черепаховый суп, или что дон Хуан всегда заказывает именно эти блюда, когда бывает здесь.
Официант так громко заговорил с доном Хуаном, что перекрыл шум, создаваемый находившимися в ресторане посетителями.
- Надеюсь, вам понравится наша еда! - завопил он. - Если я вам понадоблюсь, поднимите только руку, и я тут же окажусь рядом.
Дон Хуан кивнул в знак согласия и официант ушел, сочувственно похлопав дона Хуана по спине.
Дон Хуан жадно ел, время от времени чему-то улыбаясь. Я был настолько встревожен, что одна лишь мысль о еде вызывала у меня отвращение. Но после определенного момента с ростом беспокойства у меня стало расти и чувство голода. Я попробовал пищу и нашел, что она невероятно вкусна.
Поев, я почувствовал себя немного лучше, хотя все оставалось по-прежнему и беспокойство мое не уменьшилось.
Когда дон Хуан наелся, он поднял руку над головой. В ту же минуту подскочил официант и вручил мне счет.
Я рассчитался с ним, и он помог дону Хуану встать. Поддерживая под руку, он вывел его из ресторана. Официант даже помог ему выйти на улицу и сердечно распрощался с ним.
С таким же трудом, как и в первый раз, мы вышли к машине. Дон Хуан всей тяжестью своего тела навалился на мою руку, едва дыша и останавливаясь через каждый шаг, чтобы перевести дух. Официант стоял в дверях, словно желая убедиться в том, что я смогу поддержать дона Хуана.
Ему понадобилось минуты две-три, чтобы забраться в машину.
- Скажи мне, что я могу для тебя сделать, дон Хуан? - спросил я умоляюще.
- Разверни машину, - приказал он дрожащим, едва слышным голосом. - Я хочу поехать на другой конец города в лавку. Они там тоже меня знают. Они мои друзья.
Я сказал, что не знаю, где находится лавка, о которой он говорит. Он что-то неразборчиво забормотал, выражая гнев, и топнул об пол машины обеими ногами. Губы его недовольно надулись, и немного слюны скатилось на его рубаху. Затем он, казалось, испытал мгновенное просветление. Я ужасно нервничал, глядя на его усилия привести в порядок свои мысли. В конце концов ему все-таки удалось рассказать мне, как добраться до лавки.
Я был до предела встревожен, боясь, что приступ дона Хуана имел последствия более серьезные, чем я думал. Мне захотелось избавиться от него, сплавить родственникам или друзьям, но я никого из них не знал. Я вообще не знал, что делать. Повернув в обратную сторону, я поехал к лавке, которая, по его словам, находилась на другом конце города.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Я подумывал, не вернуться ли мне в ресторан и не расспросить ли официанта о родственниках дона Хуана. Хотелось верить, что кто-нибудь в лавке знает его. Чем больше я думал о положении, в которое попал, тем больше жалости испытывал к самому себе. Дон Хуан закончился. Я испытывал ужасающее чувство потери и обреченности. Я явно терял его, но мое чувство утраты скоро перешло в досаду от того, что мне приходится возиться с ним в таком его немощном состоянии.
Я кружил по городу около часа, разыскивая эту лавку и никак не мог найти ее. Дон Хуан признался, что он мог ошибаться и что лавка, возможно, находятся в другом городе. К тому времени я совершенно выбился из сил и не представлял, что делать дальше.
В нормальном состоянии осознания я всегда испытывал странное чувство, что я знаю о доне Хуане больше, чем мой разум. Сейчас, под влиянием его умственного расстройства, я был уверен, хотя и не знал почему, что где-то в Мексике его друзья ожидают его, хотя где именно, я понятия не имел.
Я измучился не только физически. К моему состоянию примешивалось беспокойство и чувство вины. Меня терзала мысль о том, что я связан по рукам и ногам немощным стариком, который наверняка смертельно болен. И я чувствовал свою вину в том, что испытываю к нему неприязнь.
Я остановил машину на побережье. Понадобилось около десяти минут, чтобы вывести дона Хуана из машины. Мы направились в сторону океана, но когда подошли ближе, дон Хуан отпрянул, как мул, и заявил, что дальше не пойдет. Он пробормотал, что вода бухты Гуаймас пугает его.
Он повернул назад и повел меня на главную площадь - пыльную «плаза», где не было даже скамеек. Дон Хуан сел на обочину. Проехала машина для уборки улиц, вращая свои стальные щетки, которые совершенно не смачивались водой. Она подняла облако пыли, и я закашлялся.
Я был настолько расстроен возникшей ситуацией, что у меня мелькнула мысль оставить его сидящим здесь. Но я тут же устыдился этой мысли и похлопал дона Хуана но спине.
- Пожалуйста, постарайся вспомнить, куда я должен тебя отвезти, - сказал я мягко. - Ты хочешь, чтобы я тебя повез?
- Я хочу, чтобы ты пошел к черту! - ответил он хриплым, резким голосом.
Видя, как дон Хуан разговаривает со мной, я начал подозревать, что с ним приключился не удар, а какая-то другая болезнь. Очевидно, она повлияла на его мозг, в результате чего он стал безумным и агрессивным. Внезапно он встал и пошел прочь от меня. Я обратил внимание на то, каким немощным он стал. Он постарел в течение нескольких часов. Исчезла его природная энергия. Теперь это был ужасно старый, слабый человек.
Я бросился подать ему руку. Волна сильной жалости захлестнула меня. Это себя я видел старым, слабым, едва способным ходить, и это было нестерпимо. Слезы навернулись у меня на глаза, правда, не от жалости к дону Хуану, а от жалости к самому себе. Я сжал его руку и дал ему молчаливое обещание, что буду заботиться о нем, несмотря ни на что.
Я совсем ушел в жалость к самому себе, как вдруг ощутил сильную пощечину. Прежде чем я опомнился, дон Хуан ударил меня снова, на этот раз по затылку. Он стоял передо мной, дрожа от ярости. Его рот был полуоткрыт и непроизвольно дергался.


- Кто ты? - заорал он каким-то неестественным голосом. Он обратился к куче зевак, которые немедленно начали собираться вокруг нас.
- Я не знаю, кто этот человек, - сказал он им. - Помогите мне. Я одинокий старый индеец. Он - иностранец, и хочет убить меня. Они всегда поступают так с беспомощными старыми людьми: убивают их, чтобы развлечься.
Раздался ропот неодобрения. Многие молодые рослые люди смотрели на меня угрожающе.
- Что ты делаешь, дон Хуан? - громко спросил я его. Я хотел убедить толпу, что я был с ним.
- Я не знаю тебя! - закричал дон Хуан. - Оставь меня в покое! Он повернулся к толпе и попросил присутствующих помочь ему. Он хотел, чтобы они задержали меня до прихода полиции.
- Держите его! - требовал он. Кто-нибудь, позовите, пожалуйста, полицию! Они знают, что делать с этим человеком.
Я имел представление о мексиканской тюрьме. Никто не будет знать, где я. Мысль о том, что пройдут месяцы, пока кто-нибудь заметит мое отсутствие, заставила меня действовать с невероятным проворством. Я отшвырнул первого же молодого парня, приблизившегося ко мне, а затем бросился бежать, охваченный паникой. Я знал, что этим спасаю свою жизнь. Несколько молодых людей бросились за мной. Пока я мчался по направлению к главной улице, я сообразил, что в таком маленьком городке, как Гуаймас, патрульные полицейские передвигаются пешком. Никого из них не было поблизости. Боясь встречи с ними, я заскочил в первый же магазинчик, попавшийся на моем пути.
Я сделал вид, что старательно выбираю покупку. Молодые люди, преследовавшие меня, с шумом пробежали мимо. У меня быстро возник план: купить как можно больше вещей.
Я рассчитывал, что люди в магазине примут меня за туриста. Затем я попрошу кого-нибудь помочь мне поднести пакеты к моей машине.
Некоторое время я выбирал то, что мне было нужно. В магазине я нанял юношу, чтобы он помог мне нести пакеты. Но когда я приблизился к своей машине, то увидел стоящего возле нее дона Хуана, вокруг которого по-прежнему толпился народ. Он разговаривал с полицейским, который что-то записывал.
Все было бесполезно. Мой план провалился. Путь к машине был отрезан. Я велел молодому человеку оставить пакеты на тротуаре, сказав ему, что скоро должен подъехать мой друг и доставить меня в отель. Он ушел, а я остался, прячась за грудой пакетов, которыми я прикрывал свое лицо, стараясь не попадаться на глаза дону Хуану и окружавшей его толпе.
 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Я видел, как полисмен изучал мою калифорнийскую лицензию. Теперь я был совершенно уверен в том, что погиб.
Обвинение сумасшедшего старика было слишком серьезным. А тот факт, что я сбежал, только усилит мою вину в глазах полисмена. Кроме того, мне страшно не хотелось вступать в объяснения с полицейским, который наверняка проигнорирует правду, только бы арестовать иностранца.
Я стоял у входа в магазин около часа. Полисмен ушел, но толпа вокруг дона Хуана осталась, а он кричал и возбужденно размахивал руками. Я был слишком далеко, чтобы расслышать слова. Но я мог представить их смысл по его отрывистым, возбужденным выкрикам.
У меня возникла отчаянная необходимость в новом плане. Можно было поселиться в гостинице и пожить там пару дней, прежде чем рискнуть добраться до машины. Я хотел было вернуться в магазин и вызвать такси. Я никогда не пользовался такси в Гуаймасе и даже не знал, существует ли оно здесь вообще. Но мой план тут же рухнул при мысли о том, что полиции уже все известно обо мне, и если они приняли всерьез слова дона Хуана, то обязательно проверят отели. Возможно, полисмен отошел от дона Хуана именно для этого.
Я сообразил, что есть еще одна возможность - добраться до автобусной станции и сесть на автобус, идущий в любой пограничный город. Или сесть хотя бы на какой-нибудь автобус, идущий из Гуаймаса в любом направлении. Однако и от этой идеи пришлось немедленно отказаться. Я был уверен, что дон Хуан сообщил полисмену мое имя, и тот наверняка уже предупредил автобусные компании.
Мой разум захлестнула слепая паника. Я сделал несколько коротких вдохов, чтобы успокоить нервы.
Тут я заметил, что толпа вокруг дона Хуана стала рассасываться. Вернулся полисмен со своим напарником, и оба они не спеша пошли в конец улицы. В этот момент я внезапно ощутил не поддающееся контролю побуждение. Это было так, как если бы мое тело устранило связь с умом. Я направился к своему автомобилю, прихватив с собой все пакеты. Не испытывая ни малейшего страха или заботы, я открыл багажник, положил в него все пакеты, затем отворил дверцу машины. Дон Хуан стоял рядом на тротуаре, уставившись на меня отсутствующим взглядом. Я посмотрел на него с совершенно не свойственной мне холодностью. Никогда в жизни я не испытывал подобного чувства. Это не было ни ненавистью, ни гневом. Он даже не раздражал меня. То, что я чувствовал, вовсе не походило ни на смирение, ни на терпимость. И это определенно не было добротой. Скорее это было холодное безразличие, ужасающее отсутствие жалости. В этот момент меня меньше всего заботило происходившее с доном Хуаном или со мной.
Дон Хуан встряхнулся верхней частью тела, как собака, выходящая из воды. И тут, словно все это было лишь дурным сном, он снова стал тем человеком, которого я знал. Он быстро вывернул свою куртку наружу подкладкой. Это была двухсторонняя куртка, бежевая с одной стороны и черная с другой. Сейчас он был одет в черную куртку. Он достал из машины свою соломенную шляпу и тщательно причесал волосы. Затем вытащил воротник рубашки поверх воротника куртки, вмиг сделавшись моложе на много лет. Не говоря ни слова, он помог мне перенести в машину оставшиеся пакеты. Привлеченные шумом открывающихся и закрывающихся дверок автомобиля, двое полицейских бегом вернулись к нам, свистя в свои свистки. Дон Хуан проворно бросился им навстречу. Он внимательно выслушал их и заверил, что им не о чем беспокоиться. Он объяснил, что, должно быть, они встретились с его отцом, старым немощным индейцем, у которого не все в порядке с головой. Разговаривая с ними, он открывал и закрывал дверцы автомобиля, как бы проверяя замки. Еще он перенес пакеты из багажника на заднее сидение. Его подвижность и юношеская сила совершенно не походили на движения старика, каким он был несколько минут назад. Я знал, что он ведет себя так в расчете на полисмена, который видел его раньше. На месте этого полисмена я бы ни на минуту не усомнился, что передо мной сын старого безумного индейца.

Дон Хуан указал название ресторана, где знают его отца, и затем бесстыдно дал им взятку.
От меня не требовалось объяснять что-либо полисменам. Было что-то, что делало меня твердым, холодным, знающим, молчаливым.
Не говоря ни слова, мы сели в машину. Полицейские так меня ни о чем и не спросили. Казалось, они настолько устали, что и не пытались сделать это. Мы уехали.
- Что это ты выкинул там, дон Хуан? - спросил я, и холодность моего тона удивила меня самого.
- Это был первый урок безжалостности, - сказал он. Он заметил, что по пути в Гуаймас он предупреждал меня о предстоящем уроке безжалостности.
Я признался, что не обратил на это внимания, подумав, что мы просто беседуем, чтобы нарушить монотонность езды.
- Я никогда не беседую просто так, - сказал он строго. Тебе давно уже пора знать об этом. Сегодня днем я намеренно создал соответствующую ситуацию, благодаря которой твоя точка сборки сдвинулась в такое место, где исчезает жалость. Это место известно как место без жалости.
Перед каждым магом стоит задача, - продолжал он, - достичь места без жалости с минимальной помощью. Нагваль лишь создает нужную ситуацию, ученик же сам приводит свою точку сборки в движение.
Сегодня ты сделал именно это. Я помогал тебе, возможно, немного переигрывая, сдвинув свою собственную точку сборки в такое положение, которое сделало меня немощным стариком, чьи действия невозможно предсказать. Я не просто притворялся старым и немощным, я был старым.
Озорной блеск в его глазах свидетельствовал о том, что он наслаждается моментом.
- Не было особой нужды в том, что я делал, - продолжал он. - Я мог заставить твою точку сборки сдвинуться, не применяя столь жесткой тактики, но я ничего не мог с собой поделать. Зная, что такой возможности больше не будет, я хотел выяснить, смогу ли я хотя бы отчасти действовать так, как мой бенефактор. Поверь мне, я удивил себя не меньше, чем тебя.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

        Я почувствовал невероятное облегчение. У меня не было затруднений в восприятии того, что он говорил. Не возникало также никаких вопросов, поскольку я понимал все, не нуждаясь в объяснениях.
Затем он сказал нечто такое, что я уже знал, но не мог выразить словесно, поскольку не был способен найти подходящих для описания слов. Он сказал, что все, что делают маги, является следствием движения их точки сборки. И что такие сдвиги зависят от количества энергии, имеющейся в их распоряжении.
Я сказал дону Хуану, что знаю все это, и даже больше. На это он ответил, что внутри каждого человеческого существа есть гигантское темное озеро безмолвного знания, о существовании которого каждый из нас знает интуитивно. Он сказал, что мое интуитивное знание развито немного лучше, чем у среднего человека, поскольку я следую по пути воина. Еще он добавил, что маги являются единственными существами на Земле, кто сознательно выходит за пределы интуитивного уровня, подготавливая себя к осуществлению двух трансцендентальных задач: во-первых, понять, что существует точка сборки, во-вторых, заставить, эту точку сборки двигаться.
Он еще и еще раз подчеркнул, что самые изощренные знания, которыми владеют маги, являются потенциальным достоянием всех нас как воспринимающих существ, - даже знание о том, что содержание восприятия зависит от положения точки сборки.
В этом месте его объяснений мне стало чрезвычайно трудно сосредоточиться на том, что он говорит, и не потому, что я отвлекся или устал, но из-за того, что мой разум невольно начал играть в игру предугадывания его слов. Похоже, какая-то неведомая часть внутри меня безуспешно пыталась найти соответствующие слова для выражения мыслей. По мере того, как дон Хуан говорил, я начал чувствовать, что могу предугадывать, какие именно мои безмолвные мысли он сейчас выскажет. Меня поражало понимание того, что его выбор слов был всегда точнее, чем мог бы быть мой собственный. Но предвидение его слов, к сожалению, уменьшало мою концентрацию.
Я резко свернул на обочину дороги. В этот момент у меня впервые в жизни возникло ясное понимание собственной раздвоенности. Внутри меня существовали две совершенно обособленные части. Одна была чрезвычайно старой, спокойной и равнодушной. Она была тяжелой, темной и связанной со всем остальным. Это была та часть меня, которая ни о чем не беспокоилась, поскольку ко всему относилась одинаково. Она всем наслаждалась, ничего не ожидая. Другая часть была светлой, новой, легкой, подвижной. Она была нервной и быстрой. Она беспокоилась о себе, потому что была неустойчивой и не наслаждалась ничем просто потому, что не имела способности связать себя с чем бы то ни было. Она была одинокой, поверхностной и уязвимой. Это была та часть меня, из которой я смотрел на мир.


Я сознательно осмотрелся из этой части. Повсюду я видел обширные фермерские поля; и эта ненадежная, легкая, беспокойная часть меня металась между гордостью индустриальной мощью человека и печалью при взгляде на величественную древнюю пустыню Сонора, превращенную в аккуратный пейзаж со вспаханными полями и окультуренными растениями.
Старой темной и тяжелой части меня не было до этого никакого дела. И две части вступили в спор друг с другом. Воздушная часть меня хотела, чтобы тяжелая приняла на себя ответственность, а тяжелая желала, чтобы другая часть меня прекратила терзаться и наслаждалась.
- Почему ты остановился? - спросил дон Хуан.
Его голос вызвал реакцию, но было бы не совсем верно сказать, что то, что прореагировало, было мною. Звук его голоса, казалось, заставил затвердеть воздушную часть меня, после чего я стал таким как всегда.
Я рассказал дону Хуану о понимании, которое возникло у меня относительно моей раздвоенности. Когда он начал объяснять ее с точки зрения положения точки сборки, я утратил свое отвердение. Мягкая часть вновь приобрела это свое качество, как и в первый раз, когда я впервые заметил свою раздвоенность, и я снова начал понимать объяснения дона Хуана.
Он сказал, что когда точка сборки двигается и достигает места без жалости, позиция рационализма и здравого смысла становится шаткой. Ощущение, что я имею более старую, темную и безмолвную сторону, было точкой зрения, предшествующей разуму.
- Я точно знаю, о чем ты говоришь, - сказал я ему. - Я знаю многое, но не могу выразить словами свое знание. Я не знаю, с чего начать.
- Однажды я уже упоминал об этом, - сказал он. - То, что происходит с тобой, и то, что ты называешь раздвоенностью, является взглядом из нового положения твоей точки сборки. С этого положения ты можешь чувствовать более старую сторону человека, а то, что знает более старая часть человека, называется безмолвным знанием. Это и есть знание, которое ты еще не можешь выразить словами.
- Но почему? - спросил я.
 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

 То, что ты не можешь выразить словами, является, конечно, намерением, духом, абстрактным. Ошибка человека заключается в том, что он стремится познать его непосредственно, так же, как он познает мир повседневной жизни. Но чем больше он стремится к этому, тем более эфемерным оно становится.
- Не мог бы ты объяснить это более простыми словами, дон Хуан? - спросил я.
- Это значит, что ради мира разума человек отказывается от безмолвного знания, - ответил он. - Чем крепче он держится за мир разума, тем более эфемерным оказывается намерение.
Я завел машину и мы молча поехали дальше. Дон Хуан не пытался указывать мне направление или подсказывать, как управлять машиной, что он часто делал, чтобы задеть мое чувство собственной важности. Я не особенно задумывался над тем, куда еду. Однако что-то во мне знало, куда надо ехать. Я дал возможность проявиться именно этой своей части.
Поздним вечером мы прибыли к большому дому магов партии дона Хуана, расположенному в сельской местности штата Синалоа на северо-западе Мексики. Путешествие, казалось, совсем не заняло времени. Я не помнил подробностей нашей поездки. Я знал лишь то, что по пути мы не разговаривали.
Дом казался пустым. Не было никаких признаков того, что в нем есть люди. Тем не менее, я знал, что друзья дона Хуана находятся в этом доме. Хотя я никого не видел, но чувствовал их присутствие.
Дон Хуан зажег несколько керосиновых ламп, и мы с ним сели за массивный стол. Казалось, дон Хуан собирается поесть. Пока я раздумывал о том, что мне сказать или сделать, бесшумно вошла женщина и поставила на стол тарелку с едой. Я не ожидал ее появления, и когда она вышла из темноты на свет, как бы материализовавшись из ничего, я невольно открыл рот от изумления.
- Не пугайся, это я, Кармела, - сказала она и исчезла снова, растворившись во тьме.
Я чуть было не завопил от ужаса. Дон Хуан так смеялся, что я подумал: все в доме слышат его. Я уже было решил, что они сейчас придут, но никто не появился.
Я попытался есть, но мне не хотелось. Тогда я начал думать о женщине. Я ее не знал. Возможно, я бы узнал ее, но мне никак не удавалось извлечь воспоминание о ней из тумана, обволакивавшего мои мысли. Я силился прояснить свой ум, но почувствовал, что на это потребуется слишком много энергии, и сдался.

Почти тотчас после того, как я перестал думать о ней, я начал испытывать странное цепенящее беспокойство. Сперва я подумал, что меня угнетали темнота, массивный дом и тишина в нем и за его пределами. Но затем моя угнетенность возросла до невероятных размеров, особенно после того, как я услышал слабый лай собаки вдали. В какой-то момент я подумал, что мое тело вот-вот разорвется на части. Дон Хуан немедленно вмешался. Он подскочил ко мне и хлопнул меня по спине так, что во мне что-то щелкнуло. Этот удар по спине принес мне немедленное облегчение.
Когда я успокоился, то понял, что вместе с беспокойством, которое чуть было не поглотило меня, я утратил ясное ощущение знания обо всем на свете. Я больше не мог предвидеть, как дон Хуан выразит то, что я знал сам.
После этого дон Хуан приступил к своему самому необычному объяснению. Вначале он сказал, что источником беспокойства, которое овладело мной со скоростью степного пожара, было внезапное движение моей точки сборки, вызванное неожиданным появлением Кармелы, а также моей неизбежной попыткой сдвинуть свою точку сборки туда, где я был бы способен полностью узнать ее.
Он посоветовал мне свыкнуться с мыслью о том, что время от времени у меня будут возникать такого рода приступы тревоги, поскольку моя точка сборки все еще сохраняет подвижность.
- Любое движение точки сборки подобно умиранию, - сказал он. - Все в нас рассоединяется, а затем вновь присоединяется к источнику еще большей силы. Такое увеличение энергии воспринимается как убийственная тревога.
- Что мне делать, когда это случается? - спросил я.
Ничего, - ответил он, - просто ждать. Вспышка энергии пройдет, опасно лишь не знать, что с тобой происходит. Когда ты знаешь, реальной опасности нет.
Затем он заговорил о древнем человеке. Он сказал, что древний человек самым непосредственным и наилучшим образом знал, что делать и как делать, что-либо. Но, выполняя все действия так хорошо, он начал развивать эгоизм, из-за чего у него возникла уверенность в том, что он может предвидеть и заранее намечать действия, которые он привык выполнять. Вот так появилось представление об индивидуальном «я», которое начало диктовать человеку характер и диапазон его действий. По мере того, как ощущение индивидуального «я» усиливалось, человек постепенно утрачивал естественную связь с безмолвным знанием. Современный человек, пожиная плоды этого процесса, в конечном счете обнаруживает, что безвозвратно утратил связь с источником всего сущего и что ему под силу лишь насильственные и циничные действия, порожденные отчаянием и ведущие к саморазрушению. Дон Хуан утверждал, что причиной человеческого цинизма и отчаяния является та небольшая частица безмолвного знания, которая у него еще осталась, и, во-первых, дает человеку возможность интуитивно почувствовать свою связь с источником всего сущего, во-вторых, понимание того, что без этой связи у него нет надежды на покой, удовлетворение, завершенность.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Мне показалось, что в словах дона Хуана есть противоречие. Я напомнил, как однажды он говорил мне, что битва является естественным состоянием для воина и что покой для него противоестественен.
- Правильно, - согласился он. - Но битва для воина не означает совершение поступков, которыми движет индивидуальная или коллективная глупость, или бессмысленное насилие. Битва для воина - это тотальная борьба против индивидуального «я», которое лишает человека его силы.
Затем дон Хуан сказал, что настало время продолжить беседы о безжалостности - самой главной предпосылке магии. Он сообщил об открытии магами того, что любой сдвиг точки сборки означает отход от чрезмерной озабоченности своей индивидуальностью, которая является отличительным признаком современного человека. Еще он сказал, что, как полагают маги, именно позиция точки является причиной убийственной эгоистичности современного человека, совершенно поглощенного своим образом себя.
Потеряв надежду когда-нибудь вернуться к источнику всего, человек искал утешение в своей личности. Занимаясь этим, он преуспел в закреплении своей точки сборки в строго определенном положении, увековечив тем самым свой образ себя. Итак, с уверенностью можно сказать, что любое перемещение точки сборки из ее привычного положения в той или иной степени приводит человека к избавлению от саморефлексии и сопутствующего ей чувства собственной важности.

Дон Хуан описал чувство собственной важности как силу, порождаемую человеческим образом самого себя. Он повторял, что это именно та сила, которая удерживает точку сборки в ее нынешнем положении. По этой причине главной задачей на пути воина является уничтожение чувства собственной важности. Все, что делают маги, направлено на достижение этой цели.
Он объяснил, что маги разоблачили чувство собственной важности и установили, что оно есть жалость к себе, маскирующаяся под нечто иное.
- Это звучит неправдоподобно, но это на самом деле так, - сказал он. - Жалость к себе - это реальный враг и источник человеческого страдания. Без некоторого количества жалости к себе человек был бы не в состоянии быть таким важным для себя, каков он есть. Но когда включается чувство собственной важности, оно начинает набирать свою собственную силу, и именно эта, на первый взгляд независимая, природа чувства собственной важности придает ему мнимую ценность.
Это его объяснение, которое было бы непонятным для меня при обычных условиях, показалось мне вполне убедительным. Но поскольку мне все еще была присуща некоторая двойственность, оно показалось немного упрощенным. Казалось, дон Хуан преследует в своих мыслях и словах определенную цель. И этой целью был я в моем обычном состоянии осознания.

Продолжая свои объяснения, дон Хуан сказал, что маги абсолютно уверены в том, что, сдвигая точку сборки с ее обычного положения, мы достигаем состояния, которое можно назвать только безжалостностью. Благодаря своим практическим действиям маги знают, что как только их точка сборки сдвигается, - разрушается их чувство собственной важности. Лишившись привычного положения точки сборки, их образ себя больше не поддерживается. А без сильного сосредоточения на образе самих себя они теряют чувство жалости к себе, а с ним и чувство собственной важности. Таким образом, маги правы, говоря, что чувство собственной важности - это просто скрытая жалость к себе.
Затем он шаг за шагом начал анализировать то, что произошло со мной днем. По его словам, Нагваль в роли лидера и учителя должен действовать в такой же степени эффективно, как и безупречно. Поскольку у него нет возможности рационально обдумать свои действия, он всецело полагается на дух, который направляет эти действия. В качестве примера он привел сегодняшний случай, когда, по его словам, он не знал, как действовать до тех пор, пока дух не подал ему знак ранним утром во время завтрака в Ногалесе. Он заставил меня вспомнить это событие и попросил рассказать ему все, что я смогу припомнить.
Я вспомнил, что во время завтрака дон Хуан смутил меня тем, что явно надо мной потешался.
- Думай об официантке, - подталкивал меня дон Хуан.
- Я помню лишь, что она была ужасно грубой.
- Но что она делала? - настаивал он. - Что она делала, пока ждала нашего заказа?
Немного подумав, я вспомнил, что это была молодая суровая женщина, которая швырнула нам меню и продолжала стоять рядом, почти касаясь меня и ясно давая понять, чтобы я поторопился с заказом.
Нетерпеливо притоптывая носком своей большой ступни, она подколола свои длинные черные волосы высоко на затылке. Перемена была разительной. Она стала выглядеть более привлекательной, более женственной. Меня буквально очаровала такая метаморфоза ее внешности. Из-за этого я даже простил ей ее дурные манеры.
- Это был знак, - сказал дон Хуан. - Суровость и превращение были указаниями духа.
Он сказал, что в тот день его первое действие в качестве Нагваля было направлено на то, чтобы поставить меня в известность о своих замыслах. В конце концов он очень прозрачно, хотя и не без подвоха, намекнул, что собирается дать мне урок безжалостности.
- Ну как, вспомнил? - спросил он. - Я разговаривал с официанткой и с пожилой дамой за соседним столиком.
Подталкиваемый его вопросами, я вспомнил, что дон Хуан буквально флиртовал со старой дамой и дурно воспитанной официанткой. Пока я ел, он без конца разговаривал с ними. Он рассказывал им идиотские смешные истории о взяточничестве и продажности правительства и анекдоты о крестьянах в городе. Затем он спросил официантку, не американка ли она. Она отрицала это и смеялась над его вопросом. Дон Хуан сказал, что это хорошо, потому что я - мексиканец, который ищет любовь. И я могу начать искать ее хоть сейчас, вот только доем этот отличный завтрак.
Женщины засмеялись. Я подумал, что они смеются, видя мое смущение. Дон Хуан сказал им, что, говоря серьезно, я приехал в Мексику, чтобы найти жену. Он спросил, не знают ли они какую-нибудь честную, скромную женщину, которая хотела бы выйти замуж и не была бы слишком требовательна к мужской красоте. Он сослался на себя как на мое доверенное лицо)))

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Женщины засмеялись еще громче, я же был очень раздосадован. Дон Хуан обернулся к официантке и спросил ее, не выйдет ли она за меня. Она ответила, что помолвлена. Мне показалась, что она приняла слова дона Хуана всерьез.
- Почему вы не позволите ему говорить самому? - спросила дона Хуана старая дама.
- Потому что он говорит запинаясь, - ответил он. - Он ужасно заикается.
Официантка сказала, что я говорил совершенно нормально, когда заказывал еду.
- О! Вы так наблюдательны, - сказал дон Хуан. - Он может говорить как все, только когда он заказывает еду. Я повторяю ему снова и снова, что если он хочет научиться разговаривать нормально, он должен быть безжалостен. Я привез его сюда, чтобы дать ему несколько уроков безжалостности.
- Бедняжка, - сказала старая леди.
- Да, но нам пора уходить, если мы хотим еще сегодня найти для него любовь, - вставая, сказал дон Хуан.
- Это вы серьезно насчет брачного дела? - спросила молодая официантка у дона Хуана.
- Будьте уверены, - ответил он. - Я собираюсь помочь ему найти то, в чем он нуждается, чтобы он мог пересечь границу и попасть в место без жалости.
Я подумал, что дон Хуан то ли брак, то ли США называет «местом без жалости». Я засмеялся над этой метафорой, и вдруг стал так ужасно заикаться, что напугал женщин до полусмерти, а у дона Хуана вызвал совершенно истерический смех.
- Мне тогда было совершенно необходимо сообщить тебе цель моих дальнейших действий, - сказал дон Хуан, продолжая свои объяснения. - Я сделал это, но ты, как это и должно было случиться, полностью пропустил мои слова мимо ушей.
По его словам, с момента, когда дух проявит себя, каждый шаг будет легко доведен до своего логического завершения. Моя точка сборки достигла места без жалости, когда под влиянием превращения дона Хуана она была вынуждена покинуть свое привычное положение саморефлексии.
- Находясь в положении саморефлексии, - продолжал дон Хуан, - точка сборки собирает мир ложного сострадания, который на поверку оказывается миром жестокости и эгоцентризма. В этом мире единственно реальными чувствами оказываются лишь те, которые каждому из нас удобно испытывать в данный момент. Для магов безжалостность - это не жестокость. Безжалостность - это противоположность жалости к самому себе и чувству собственной важности. Безжалостность - это трезвость.

 

 


                                                                                                                         Требования намерения


Разбить зеркало саморефлексии
   

                         Мы провели ночь на том месте, где я занимался вспоминанием происходившего со мной в Гуаймасе. Поскольку моя точка сборки была все еще податливой, дон Хуан ночью помогал мне достичь новых ее положений, которые затем уходили вглубь моего сознания и совершенно забывались.
На следующий день я был не в состоянии вспомнить ничего из случившегося и воспринятого. Тем не менее я остро ощущал, что приобрел какой-то странный опыт. Дон Хуан подтвердил, что моя точка сборки сместилась глубже, чем он ожидал. Однако он отказался хотя бы намекнуть на то, что же именно я сделал. Он лишь сказал по этому поводу, что рано или поздно я вспомню все.
 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

В полдень мы продолжили подниматься в горы. Мы шли молча, не останавливаясь почти до самого вечера. Во время неспешного подъема на пологий скальный уступ дон Хуан неожиданно заговорил. Я не понял ни слова. Он повторял это до тех пор, пока я не сообразил, что мы остановимся на широком плато, видимом с того места, где мы находились сейчас. Еще он сказал, что там за валунами и густым кустарником можно укрыться от ветра.
- Скажи, можешь ли ты определить место на этом плато, которое наилучшим образом подошло бы нам для ночевки? - спросил он.
Еще раньше, во время подъема, я приметил почти незаметный выступ. Он казался темным пятном на склоне горы. Я обнаружил его, быстро скользнув взглядом по этому месту. Теперь, когда дон Хуан спрашивал о моем мнении, мне удалось определить пятно еще более темное, почти черное, на южной стороне уступа. Этот казавшийся мрачным уступ и почти черное пятно на нем не вызывали ни малейшего чувства страха или беспокойства. Мне нравился уступ, а его черное пятно нравилось еще больше.
- То пятно очень темное, но оно мне нравится, - сказал я, когда мы достигли края скалы.
Дон Хуан согласился с тем, что на этом месте будет лучше всего провести ночь. Он сказал, что тут имеется особый уровень энергии, и что ему тоже нравится эта приятная темнота.
Мы направились к скальным выступам. Дон Хуан определил нужное место по валунам, и мы сели, прислонившись к ним спиной.
Я сказал, что, с одной стороны, выбрать именно это место было просто моей удачной догадкой, но с другой, - я не могу не учитывать тот факт, что воспринял его глазами.
- Я бы не сказал, что ты воспринял его исключительно глазами, - сказал дон Хуан. Все было немного сложнее.
- Что ты имеешь в виду, дон Хуан? - спросил я.
- Я хотел сказать, что у тебя есть способности, о которых ты до сих пор не догадываешься, - ответил он, - Поскольку ты весьма беспечен, ты можешь думать обо всем, что ты замечаешь, как об обычном чувственном восприятии.
Он сказал, что если я сомневаюсь в этом, то могу вновь спуститься к подножью горы и убедиться в справедливости его слов. Он предупредил, что я не смогу заметить темный выступ, просто глядя на него.
Я всячески заверил его, что ни в коем случае не сомневаюсь, поскольку не собираюсь вновь спускаться с горы.
Однако, он настаивал на спуске. Я думал, что он делает это просто чтобы поддразнить меня. Меня это раздражало, ведь, по моему мнению, сейчас он должен был быть серьезным. Он так смеялся, что даже закашлялся.

 

Он отметил, что все животные могут выделить в местах своего обитания территории с особыми уровнями энергии. Большинство животных боятся этих мест и избегают их. Исключением являются горный лев и койот, которые ложатся там и даже спят, не обращая внимания на последствия. Но только маги намеренно ищут такие места из-за их особой эффективности.
Я спросил его, что это за эффекты. Он сказал, что они проявляются в виде толчков укрепляющей энергии, и заметил, что такие места могут находить и люди, живущие в естественной среде, хотя они и не догадываются об их существовании и оказываемом ими действии.
- Как же они узнают, что нашли такие места? - спросил я.
- Они никогда и не узнают, - ответил дон Хуан. - Маги, наблюдая за людьми, идущими по горным тропам, замечают, что когда те устают, они располагаются на отдых именно в местах, которые имеют положительный уровень энергии. С другой стороны, проходя по территории с вредоносным потоком энергии, они становятся нервными и прибавляют шагу. Если спросить их об этом, они ответят, что хотят быстрее пройти данный участок, потому что чувствуют прилив энергии. Однако все наоборот - единственное место, придающее им энергию, есть то, где они чувствуют усталость.
Он сказал, что маги могут находить такие места, воспринимая всем своим телом небольшие всплески волн энергии там, где они находятся. Возросшая энергия магов, полученная за счет исчезновения чувства собственной важности, позволяет их чувствам расширить свой диапазон восприятия.
- Я постоянно стараюсь показать тебе, что единственно правильными действиями как для магов, так и для обычных людей являются те, что направлены на сопротивление вовлечению нас в наш образ себя, - продолжал дон Хуан. - Цель Нагваля в отношении его учеников - это разбить зеркало их саморефлексии.
Он добавил, что каждый ученик - это особый случай, и что Нагваль предоставляет духу позаботиться о деталях.
- Каждый из нас в равной степени подвержен своей саморефлексии, - продолжал он. - Это проявляется в виде потребностей. Например, до того, как я стал на путь знания, моя жизнь была бесконечной чередой потребностей. И даже годы спустя после того, как Нагваль Хулиан взял меня под свое крыло, я все еще испытывал множество потребностей, может быть, даже в большей степени, чем раньше. Однако существуют и маги, и обычные люди, которые не нуждаются ни в чем. Они получают умиротворение, гармонию, смех, знание непосредственно от духа. Такие люди не нуждаются в посредниках. Другое дело - ты и я. Я - твой посредник, моим был Нагваль Хулиан. Посредники, кроме того, что предоставляют минимальный шанс - осознание намерения, еще и помогают разбить зеркало саморефлексии. Единственной конкретной помощью, которую ты когда-либо получал от меня, является разрушение твоей саморефлексии. Если бы это было не так, ты попросту терял бы время. Это единственная реальная помощь, которую я тебе оказывал.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

    - Но ты научил меня, дон Хуан, большему, чем кто бы то ни было за всю мою жизнь, - запротестовал я.
- Я учил тебя разным вещам только для того, чтобы завладеть твоим вниманием, - сказал он. - Хотя ты и уверен, что это обучение было важной частью моих инструкций, однако ты заблуждаешься. От инструкций немного пользы. Маги утверждают, что значение имеет лишь сдвиг точки сборки и что такой сдвиг, как тебе известно, зависит от возрастания энергии, а не от инструкций.
Затем он сделал странное заявление. Он сказал, что любое человеческое существо, соблюдающее особую, весьма простую последовательность действий, может научиться сдвигать свою точку сборки.
Я заметил, что он противоречит самому себе. Последовательность действий для меня и означала выполнение инструкций. Она заключалась в выполнении тех или иных процедур.
- В мире магов ты найдешь сплошные противоречия в терминах, - ответил он, - На практике же никаких противоречий нет. Та последовательность действий, о которой я говорю, приходит из способности осознавать ее. Для этого необходим Нагваль. Вот почему я сказал, что Нагваль только предоставляет минимальный шанс. Но этот минимальный шанс не является инструкцией такого, например, типа, как та, что нужна тебе, чтобы научиться управлять машиной. Минимальный шанс заключается в осознании духа.
Он объяснил, что та особая последовательность, которую он имел в виду, является осознанием чувства собственной важности как силы, фиксирующей точку сборки в одном положении. Когда чувство собственной важности уменьшается, то больше не расходуется энергия, которая обычно тратится на его поддержку. Накопленная таким образом энергия затем служит своего рода трамплином для отправления точки сборки в невообразимое путешествие автоматически и непреднамеренно.
Такой сдвиг точки сборки уже сам по себе означает отход от саморефлексии, а это в свою очередь обеспечивает четкое связующее звено с духом. Он добавил, что в конце концов именно саморефлексия когда-то и разъединила человека с духом.
- Как я уже говорил тебе, - продолжал дон Хуан, - магия - это путешествие для возвращения. Мы, одержав победу, возвращаемся к духу, спускаясь при этом в ад. И из ада мы приносим трофеи. Одним из таких трофеев является понимание.
Я сказал ему, что упомянутая им последовательность кажется очень легкой и очень простой, когда он говорит о ней, но когда я попытался воспользоваться ею на практике, то она оказалась прямой противоположностью простоте и легкости.
- Наши трудности на этом простом пути - сказал он, - вызваны нежеланием большинства из нас принять тот факт, что на самом деле требуется так мало, чтобы идти по нему. Мы ожидаем инструкций, обучения, проводников, учителей, и когда нам говорят, что никто из них нам не нужен, мы не верим этому. Мы становимся нервными, затем теряем веру и под конец сердимся и разочаровываемся. Реальная же помощь, которая нам действительно нужна, заключается не в методах, а в правильном указании. Если кто-нибудь дает нам возможность осознать, что необходимо освободиться от чувства собственной важности, - это и есть реальная помощь.

 

Маги говорят что мы не нуждаемся ни в чьих убеждениях в том, что мир бесконечно сложнее, чем наши самые необузданные фантазии. Так почему же мы так зависимы? Почему мы так страстно желаем найти себе проводника, когда все можно сделать самому? Вот ведь вопрос, а?
Дон Хуан не сказал больше ничего. Очевидно, он хотел, чтобы я подумал над этим, но меня занимало другое. Мое вспоминание подорвало определенные устои, которые я считал незыблемыми, и я отчаянно нуждался в том, чтобы он дал мне другие устои. Я нарушил затянувшееся молчание и выразил свою озабоченность. Я сказал ему, что уже смирился с тем, что вполне возможно забыть от начала до конца все, происходящее со мной в состоянии повышенного осознания. До сего дня я хорошо помнил хотя бы все то, что я совершил под его руководством в состоянии обычного осознания. Однако завтрак с доном Хуаном в Ногалесе не существовал для меня до тех пор, пока я не вспомнил его. А это событие должно было иметь место в обычном мире.
- Ты не принимаешь в расчет кое-что весьма важное, - сказал он. - Присутствия Нагваля достаточно, чтобы сместилась точка сборки. Я уже не раз шутил над твоей убежденностью в необходимости удара Нагваля. Удар по спине между лопаток, производимый мною, - это лишь способ отвлечь внимание. Он служит для того, чтобы устранить твои сомнения. Маги используют физический контакт, чтобы дать толчок телу. Он не дает ученику, которым манипулируют, ничего, кроме уверенности.
- Но кто же тогда сдвигает точку сборки, дон Хуан? - спросил я.
- Это делает дух, - ответил он тоном человека, готового потерять терпение.
Казалось, он сдержался и, улыбаясь, покачал головой из стороны в сторону, выражая этим жестом свое бессилие.
- Мне трудно принять это, - сказал я. - Мой ум руководствуется принципом причин и следствий.
Он разразился своим необъяснимым смехом, - необъяснимым, конечно, с моей точки зрения. Наверное, я выглядел раздраженным. Он положил руку мне на плечо.
- Время от времени я смеюсь так потому, что ты сумасшедший, - сказал он. - Ответ на все, о чем ты меня спрашиваешь, находится прямо у тебя перед глазами. Однако ты не видишь его. Я думаю, сумасшествие - твой бич.
Его глаза были такими лучистыми, такими озорными, что я и сам рассмеялся.
- Я продолжаю настаивать на том, что в магии не существует процедур, - продолжал он. - Нет никаких методов и ступеней. Единственное, что имеет значение - это сдвиг точки сборки. И ни одна процедура не может привести к этому. Это следствие, которое проявляется само по себе.
Он подтолкнул меня, как бы выпрямляя мне плечи, а затем стал пристально смотреть мне в глаза. Мое внимание немедленно сконцентрировалось на его словах.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

- Посмотрим, как ты все это себе представляешь, - сказал он. - Только что я объяснил, что сдвиг точки сборки происходит сам по себе. Но я сказал также и то, что присутствие Нагваля вызывает сдвиг точки сборки его ученика, и что способ, с помощью которого он маскирует свою безжалостность, - или способствует, или препятствует этому сдвигу. Как бы ты разрешил это противоречие?
Я признался, что как раз собирался спросить его об этом противоречии, поскольку осознал его существование. Но я бы и думать не посмел о том, чтобы разрешить его. Я же не практикующий маг.
- Но кто же ты тогда? - спросил он.
- Я студент, изучающий антропологию, который старается разобраться, чем занимаются маги, - сказал я.
Такое заявление не совсем соответствовало истине, но не было и ложью. Дон Хуан смеялся безудержно. - Слишком поздно ты спохватился, - сказал он. - Твоя точка сборки уже сместилась. Именно такой сдвиг и делает человека магом. Он заявил, что кажущееся противоречие на самом деле является двумя сторонами одной медали. Нагваль вызывает сдвиг точки сборки тем, что помогает разрушить зеркало саморефлексии.
Но это все, что может сделать Нагваль. Реальным сдвигом занимается дух, абстрактное. Нечто такое, чего нельзя увидеть - или почувствовать, чего, казалось бы, нет, но что существует реально. По этой причине маги утверждают, что точка сборки смещается сама собой. Но они также говорят, что ее сдвигает Нагваль. Нагваль, будучи проводником абстрактного, имеет возможность выражать его посредством своих действий.
Я вопросительно взглянул на дона Хуана.
- Нагваль смещает точку сборки, и все же не он сам делает это, - сказал дон Хуан. - Возможно, тебе будет понятнее, если я скажу, что дух проявляется в соответствии с безупречностью Нагваля. Дух может смещать точку сборки в результате простого присутствия безупречного Нагваля.
Он сказал, что ему хотелось бы прояснить все это, поскольку в случае неправильного понимания у Нагваля возрастает чувство собственной важности, которое в конечном счете приводит его к разрушению.
Переведя разговор на другую тему, он сказал, что, поскольку дух не имеет ощутимой сущности, маги имеют дело скорее с особыми конкретными примерами и обстоятельствами, во время которых они могут разбить зеркало саморефлексии.
Дон Хуан заметил, что в связи с этим важно понять практическое значение различных способов, посредством которых Нагваль маскирует свою безжалостность. Он сказал, что, например, моя маска великодушия пригодна, чтобы иметь дело с людьми на поверхностном уровне, но бесполезна как способ разрушения их саморефлексии, поскольку вынуждает меня требовать от них почти невозможных решений. Я требую от них прыжка в мир магии без какой-либо подготовленности.
 

 

- К такому решению, как этот прыжок, необходимо подготовить, - продолжал он, - А для того, чтобы подготовить к нему, подойдет любая маскировка Нагвалем своей безжалостности, кроме маски великодушия.
Наверное потому, что мне отчаянно хотелось верить в реальность своего великодушия, его замечания относительно моего поведения вновь пробудили во мне огромное чувство вины. Он заверил меня, что незачем чего-то стыдиться, и что единственным нежелательным последствием моего ложного великодушия является отсутствие положительного эффекта.
Хотя в этом отношении, по его словам, я и походил во многом на его бенефактора, моя маска великодушия была слишком грубой и явной, и не годилась для меня как будущего учителя. С другой стороны, маска рассудительности, как у него самого, является очень эффективной для создания атмосферы, благоприятной для смещения точки сборки. Его ученики всецело верили в его псевдорассудительность. Фактически, они были так воодушевлены ею, что дону Хуану легко удавалось оказывать на них нужное влияние и заставлять напрягать все силы.
- Случившееся с тобой в Гуаймасе является примером того, как замаскированная безжалостность Нагваля разбивает зеркало саморефлексии, - продолжал он. - Моя маска сразила тебя. Ты, как и все вокруг меня, верил в мою рассудительность. И конечно превыше всего ты ожидал, что я непрерывно сохраняю эту свою разумность.
Когда же я начал не просто изображать поведение дряхлого немощного старика, но стал таковым, ты изо всех сил старался восстановить мою непрерывность и свою саморефлексию. И ты сказал себе, что меня, наверное, хватил удар.
В конце концов, когда уже невозможно стало верить в непрерывность моей разумности, твое зеркало начало разрушаться. С этого момента смещение твоей точки сборки стало лишь делом времени. Единственное, что еще оставалось под вопросом, - достигнет ли она места без жалости.
По-видимому, дону Хуану показалось, что я скептически отнесся к его словам, поэтому он объяснил, что мир нашей саморефлексии или нашего разума очень хрупок и держится лишь на нескольких ключевых идеях, которые образуют его основополагающий порядок. Когда такие идеи рушатся, этот основополагающий порядок перестает действовать.
- Что это за ключевые идеи, дон Хуан? - спросил я.
- В данном случае, как и в примере с аудиторией исцелительницы, о которой мы говорили, ключевой идеей является непрерывность, - ответил он.
- Что такое непрерывность? - спросил я.
- Это идея о том, что мы являемся затвердевшей глыбой, - сказал он, - В нашем сознании мир держится на том, что мы уверены в своей неизменности. Мы еще можем согласиться с тем, что наше поведение можно как-то изменить, что могут изменяться наши реакции и мнения, но идея изменения внешности или идея возможности быть кем-то другим не является частью основополагающего порядка нашей саморефлексии. Как только маг прерывает этот порядок, мир разума останавливается.
Я хотел спросить у него, достаточно ли прервать индивидуальную непрерывность, чтобы вызвать сдвиг точки сборки. Казалось, он предвидел мой вопрос. Он сказал, что такой перерыв является просто ослаблением сопротивления. Сдвигу точки сборки на самом деле помогает безжалостность Нагваля.
Затем он сравнил действия, совершенные тем вечером в Гуаймасе, с действиями исцелительницы, о которой мы говорили раньше. Он сказал, что эта исцелительница разбивала зеркало саморефлексии людей, присутствовавших на ее сеансе, с помощью серии действий, которые не имели эквивалентов в ее повседневной жизни - драматическая одержимость духом, изменения голоса, разрезание тела пациента так, чтобы были видны внутренности. Как только непрерывность идеи людей о самих себе была разорвана, их точки сборки готовы были сместиться.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

    Дон Хуан напомнил мне, что когда-то он познакомил меня с понятием остановки мира. Он сказал, что остановка мира является такой же необходимостью для мага, как для меня - чтение и письмо. Она заключается в том, что в ткань повседневного поведения привносится какой-то диссонирующий элемент с целью всколыхнуть обычно монотонное течение событий повседневной жизни - событий, разложенных нашим разумом по полочкам нашего сознания.
Диссонирующий элемент назывался «неделанием», или противоположностью «деланию». «Делание» - это все, что является частью целого, в котором мы отдаем себе отчет. «Неделание», в свою очередь, есть элемент, не принадлежащий к этому строго очерченному целому.
- Маги, будучи сталкерами, в совершенстве понимают человеческое поведение, - сказал, он, - Они понимают, например, что человеческие существа являются плодом инвентаризационного списка. Знание того или иного списка делает человека учеником или мастером в своей области.
Маги знают о том, что если инвентаризационный список среднего человека разрушается, такой человек или расширяет его, или же рушится его собственный мир саморефлексии. Обычный человек стремится включить в свой список новые темы, если они не противоречат основополагающему порядку этой описи. Однако если темы противоречат друг другу, разум человека рушится. Инвентаризационная опись - это разум. И маги принимают это во внимание, когда пытаются разбить зеркало саморефлексии.

Он объяснил, что в тот день он тщательно отобрал средства для разрушения моей непрерывности. Он постепенно преобразился в по-настоящему немощного старика, а затем, с целью усиления моей непрерывности, взял меня с собой в ресторан, где все знали его таким стариком.
Я прервал его. До меня дошло противоречие, которого я не замечал раньше. Тогда он говорил, что причиной его превращения было желание почувствовать, каково быть стариком. Это был благоприятный и неповторимый случай. Я понял это так, что никогда раньше он стариком не был. Однако в ресторане все знали дона Хуана как немощного старика, которого не раз хватал удар.
- Безжалостность Нагваля имеет много аспектов, - сказал он. - Это что-то вроде инструмента, который приспосабливают для различных целей. Безжалостность - это состояние бытия. Это определенный уровень намерения, которого достигает Нагваль.
Нагваль использует его, чтобы вызвать смещение собственной точки сборки или точки сборки учеников, а также в целях сталкинга. В тот день я вначале действовал как сталкер, притворившись стариком, а под конец я действительно превратился в немощного старика. Моя безжалостность, контролируемая глазами, вызвала сдвиг моей точки сборки.
Хотя я и до этого не раз бывал в ресторане как больной старик, я действовал как сталкер, всего лишь разыгрывая роль старика. Но никогда раньше моя точка сборки не смещалась так далеко в область старости и помешательства.
Он добавил, что, поскольку он намеревался быть старым, глаза его потеряли блеск, что я и заметил немедленно. Беспокойство отразилось на моем лице. То, что глаза его перестали излучать свет, было следствием использования их для намеренного перемещения в состояние старика. Как только точка сборки дона Хуана достигла необходимого положения, он смог перевоплотиться и во внешности, и в поведении, и в ощущениях.

 

Я попросил его рассказать подробнее об идее использования глаз для манипуляции намерением; у меня было смутное чувство, что все это мне знакомо, но даже мысленно я не мог оформить свое знание в слова.
- Все, что можно сказать по этому поводу, сводится к тому, что намерением управляют глаза, - сказал он. - Я знаю, что это так и есть. Однако, как и ты, я не могу точно выразить свое знание. Маги разрешают это противоречие, принимая нечто совершенно очевидное: человеческие существа бесконечно более сложны и загадочны, чем наши самые необузданные фантазии.
Я настаивал на том, что он до сих пор не прояснил сути дела.
- Я могу сказать лишь одно - это делают глазами, - сказал он сухо. - Не знаю как, но глаза делают это. Они притягивают намерение чем-то неопределимым, чем-то, что содержится в их сиянии. Маги говорят, что намерение проходит через глаза, а не через разум.
Дон Хуан отказался прибавить к сказанному еще что-нибудь и вернулся к объяснению моего вспоминания. Он сказал, что раз его точка сборки достигла особого положения истинной старости, все мои сомнения должны были полностью исчезнуть. Но поскольку я очень гордился своей сверхрациональностью, я немедленно попытался объяснить его перевоплощение.
     

- Я неоднократно повторял, что слишком большая рациональность является помехой, - сказал он. - Человеческие существа обладают очень глубоким чувством магии. Мы сами являемся частью тайны. Рациональность есть лишь наружный тонкий слой. Если мы удалим этот слой, то под ним обнаружим мага. Однако некоторые из нас с большим трудом могут проникнуть под поверхностный слой - другие же делают это с большой легкостью. Ты и я очень похожи в этом отношении - оба мы должны были трудиться до кровавого пота, прежде чем избавиться от саморефлексии.
Я объяснил ему, что для меня держаться за свою рациональность - вопрос жизни и смерти. Важность этого для меня только возросла, когда я стал постигать мир магии.
Дон Хуан заметил, что тогда, в Гуаймасе, моя рациональность стала для него исключительным испытанием. С самого начала дон Хуан должен был пустить в ход все известные ему средства, чтобы подорвать ее. С этой целью он начал сильно давить ладонями на мои плечи и почти пригнул меня к земле тяжестью своего тела. Этот грубый физический маневр послужил первым толчком для моего тела. В сочетании со страхом, вызванным отсутствием непрерывности, такой прием пробил стену моей рациональности.
- Но только нарушить рациональность было недостаточно, - продолжал дон Хуан. - Мне было известно, что для того, чтобы твоя точка сборки достигла места без жалости, я должен был полностью прервать твою непрерывность. Все это произошло, когда я по-настоящему стал стариком и заставил тебя бегать по городу, а под конец разозлился и ударил тебя.
Ты был шокирован, однако находился на пути к мгновенному возвращению в нормальное состояние, и тогда я нанес последний удар по твоему зеркалу саморефлексии. Я завопил, что ты убийца. Я не ожидал, что ты убежишь, забыв о твоей склонности к вспышкам ярости.
Он сказал, что, несмотря на то, что я очень быстро пришел в себя, моя точка сборки достигла места без жалости. Это случилось в момент, когда я разозлился на дона Хуана за его маразматическое поведение. Или, возможно, все произошло наоборот: я разозлился потому, что моя точка сборки достигла места без жалости. Однако это не важно. Важно то, что моя точка сборки сместилась в нужное положение.
Как только она там оказалась, мое поведение заметно изменилось. Я стал холоден и расчетлив, и больше не заботился о своей безопасности.
       

        Я спросил у дона Хуана, видел ли он все это. Я не помнил, чтобы я рассказывал ему об этом. Он ответил, что узнать о моих чувствах помогло ему воспоминание о своем собственном когда-то пережитом опыте.
Затем он отметил, что моя точка сборки начала фиксироваться в новом положении тогда, когда он вновь стал самим собой. Но к тому времени моя уверенность в его обычной непрерывности была настолько поколеблена, что больше не служила связующей силой. С этого момента новое положение моей точки сборки позволило мне выстроить новый тип непрерывности, характеризующийся странной отрешенной твердостью - той твердостью, которая стала с тех пор нормой моего поведения.
- Непрерывность столь важна в нашей жизни, - продолжал он, - - что если она нарушается, то тут же немедленно восстанавливается. Для магов, однако, при достижении точкой сборки места без жалости непрерывность никогда не становится прежней.
Поскольку по природе ты медлителен, ты до сих пор не заметил, что с того дня в Гуаймасе ты стал, помимо всего прочего, способен воспринимать любое нарушение непрерывности в ее истинном проявлении - после символической борьбы твоего разума, конечно.
Его глаза сияли и смеялись.
- Именно тогда ты и проявил свою замаскированную безжалостность, - продолжал он, - Тогда твоя маска, конечно же, не была столь совершенной, как сейчас, но то, что ты получил тогда, было зачатками твоей маски великодушия.
Я попытался протестовать. Мне не понравилась идея замаскированной безжалостности, в каком бы виде он не преподносил ее.
Он настоятельно посоветовал вспомнить тот момент, когда я обрел эту маску.
- Когда ты почувствовал, что тебя снова охватывает холодная ярость, - продолжал он, - ты должен был замаскировать ее. Ты не шутил с этим, как бывало делал со мной мой бенефактор. Ты не пытался судить о ней разумно, как когда-то делал это я. И ты не притворялся, что заинтригован ею, как Нагваль Элиас в свое время. Что же сделал ты? Ты спокойно пошел к своей машине и отдал половину свертков парню, помогавшему тебе их нести.
     

           

     До сего момента я не помнил, чтобы кто-то помогал мне нести свертки. Я сказал дону Хуану, что я видел огоньки, мелькавшие перед моими глазами, и думал, что видел их потому, что находился из-за холодной ярости почти на грани обморока.
- Ты не был на грани обморока, - ответил дон Хуан. - Ты был на грани самостоятельного вхождения в состояние сновидения и видения духа, так же, как Талиа и мой бенефактор.
Я сказал дону Хуану, что отнюдь не великодушие заставило меня отдать свертки, а лишь холодная ярость. Я должен был сделать что-нибудь, чтобы успокоиться, и первое, что попалось мне под руку, были свертки.
- Но именно об этом я тебе и говорю. Твое великодушие не есть нечто подлинное, - сказал он и рассмеялся.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

                                                              Билет в безупречность


                 

                        Пока дон Хуан говорил о том, как разбить зеркало саморефлексии, совсем стемнело. Я сказал ему, что чудовищно устал и предложил прервать наше путешествие и вернуться домой. Однако он настаивал на продолжении пути, заметив, что необходимо использовать каждую минуту наших с ним встреч, чтобы рассмотреть истории магов или вспоминать происходившие у меня сдвиги точки сборки.
Я был не в духе и пожаловался на то, что сильная усталость может породить во мне чувство неуверенности и неопределенности.
- Твоя неуверенность вполне понятна, - сказал дон Хуан как нечто само собой разумеющееся. - В конце концов ты имеешь дело с новым видом непрерывности. Нужно время, чтобы привыкнуть к ней. Воины проводят годы в таком состоянии, когда они уже не обычные люди, но еще и не маги.
- Что с ними происходит потом? - спросил я. - Они выбирают что-то одно?
- Нет. Они не имеют выбора, - ответил он. - Все они в конце концов осознают, что стали магами. Трудность заключается в том, что зеркало саморефлексии чрезвычайно могущественно, и его можно одолеть только после беспощадной битвы.
Он замолчал и, казалось, ушел в свои мысли. Тело его напряглось, как это бывало не раз, когда, по моим наблюдениям, он погружался в своего рода глубокую задумчивость, которую он сам характеризовал, как сдвиг точки сборки, делающий возможным вспоминание.
- Я хочу рассказать тебе историю о билете мага в безупречность, - вдруг сказал он после почти получасового молчания, - Сейчас ты услышишь историю моей смерти. И он стал описывать события, происходившие после его прибытия в Дуранго, когда он все еще был переодетой женщиной и около месяца скитался по центральной Мексике. Он сказал, что старый Белисарио доставил его прямиком на гасиенду, чтобы спрятать от чудовищного человека, преследовавшего его.
Сразу по прибытии дон Хуан - довольно смело, если принять во внимание его замкнутый нрав - представился всем, кто жил в доме. Среди его обитателей было семь красивых женщин и странный необщительный мужчина, не проронивший ни слова. Дон Хуан восхитил прелестных женщин своим рассказом о чудовищном человеке, преследовавшем его. Больше всего им понравилась его маскировка, которую он до сих пор носил, а также история, связанная с ней. Они без устали слушали рассказ о подробностях путешествия дона Хуана и наперебой советовали, как усовершенствовать знания, полученные им за время путешествия. Дона Хуана удивляли их непостижимые для него уравновешенность и уверенность.

 

Семеро женщин были утонченными особами, и ему было хорошо с ними. Он полюбил их и доверял им. Они обращались с доном Хуаном с уважением и учтивостью. Однако что-то в их глазах говорило ему о том, что под внешним очарованием таится ужасающая холодность, невыносимая для него отчужденность.
Однажды дону Хуану пришла в голову мысль о том, что, поскольку эти женщины так раскованы и не обращают внимания на формальности, все они, должно быть, легкого поведения. Однако он быстро понял, что это не так.
Однажды он остался один и пошел бродить по округе. Его поразили размеры особняка и прилегавших земель. Никогда ничего подобного он не видел. Это был старый дом колониальных времен, обнесенный высокой стеной. Внутренние балконы были уставлены цветочными горшками, а в патио росли громадные фруктовые деревья. Их тень вызывала ощущение тишины, уединения и умиротворения.
Комнаты в доме были просторные. На первом этаже вокруг внутренних двориков были открытые переходы. На верхнем этаже располагались загадочные спальни, куда дону Хуану входить не разрешалось.
Впоследствии он был немало удивлен возникшим у женщин глубоким интересом к его благополучию. Они делали для него все. Казалось, они ловили каждое его слово. Никогда раньше к нему не относились так хорошо. Но и такого одиночества он никогда раньше не ощущал. Дон Хуан постоянно находился в обществе красивых странных женщин и все же был так одинок, как никогда прежде. Он полагал, что это чувство одиночества проистекало от неумения предсказывать поведение женщин или понимать их истинные чувства. Он знал о них лишь то, что они ему сами о себе говорили.
Через несколько дней после прибытия дона Хуана женщина, казавшаяся лидером, принесла ему совершенно новую мужскую одежду и сказала, что больше не надо носить женское платье в качестве маскировки, поскольку чудовищный человек, кем бы он ни был, сейчас куда-то исчез. И еще ему позволили гулять там, где он захочет.
Дон Хуан попросил встречи с Белисарио, которого он не видел со дня своего прибытия. Женщина сказала, что Белисарио уехал. Перед отъездом он сказал, что дон Хуан может оставаться в доме сколько захочет, но только до тех пор, пока не минует опасность.
Дон Хуан признался, что ему грозит смертельная опасность. На гасиенде он часто видел чудовище, рыскающее по окрестным полям. Женщина не поверила ему и напрямик сказала, что он плохой актер, и нечего притворяться, иначе его поставят на место. Она заявила дону Хуану, что их дом не для бездельников. Здесь все - серьезные люди, очень много работают и не могут позволить себе держать нахлебника.
Такие слова оскорбили дона Хуана. Он вылетел из дома и тут же наткнулся на чудовище, скрывавшееся в декоративном кустарнике у стены. Его гнев сменился на страх. Он снова вбежал в дом и стал просить женщину, чтобы ему позволили остаться. Он обещал бесплатно батрачить, лишь бы его не прогоняли.
Она согласилась, но дону Хуану предстояло принять два условия: не задавать вопросов и беспрекословно выполнять все, что прикажут. Она предупредила, что если он нарушит эти условия, его пребывание в доме будет под вопросом.

 

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

- Я с трудом подчинился, - продолжал дон Хуан. - Мне не хотелось принимать ее условия, однако я знал, что чудовище бродит поблизости. В доме я был в безопасности. Я знал, что ужасный человек всегда останавливался у невидимой черты, окружавшей дом примерно радиусом сто ярдов. Внутри нее я чувствовал себя в безопасности. Насколько я мог заметить, что-то удерживало чудовище на расстоянии, и это меня вполне удовлетворяло. И еще я заметил, что если рядом был кто-то из людей, живших в этом доме, монстр не показывался.
Через несколько недель, ничего не изменивших в ситуации, вновь появился молодой человек, который, как считал дон Хуан, жил в доме чудовищного человека под видом старого Белисарио. Он сказал дону Хуану, что только что прибыл, что его зовут Хулиан и он владелец гасиенды.
Дон Хуан, естественно, спросил, почему тот больше не маскируется. Молодой человек взглянул ему прямо в глаза и без колебаний заявил, что не знает ни о какой маскировке.
- Как ты смеешь находиться в моем доме и нести такую чепуху? - закричал он на дона Хуана. - За кого ты меня принимаешь?
- Но ведь ты - Белисарио, правда? - настаивал дон Хуан.
- Нет, - ответил молодой человек. - Белисарио - старик, а меня зовут Хулиан, и я молод. Разве ты не видишь?
Сбитый с толку, дон Хуан сказал, что он не вполне уверен, было ли это маскировкой, и только тут сообразил, насколько абсурдна его догадка. Если старик не был замаскированным юношей, то оставалось лишь перевоплощение, а это было еще большим абсурдом.
Дон Хуан в замешательстве спросил о чудовище. И молодой человек ответил, что не имеет понятия ни о каком чудовище. Он допускал, что дона Хуана что-то испугало, иначе бы старый Белисарио не предоставил ему убежища. Но какими бы ни были причины, заставлявшие дона Хуана прятаться, его это не интересовало.
Дона Хуана задел холодный тон, которым говорил с ним хозяин, и его манеры. Рискуя навлечь на себя его гнев, дон Хуан все же напомнил ему, что они уже однажды встречались, на что хозяин ответил, что несмотря на то, что они никогда не виделись, он все же, считается с желанием Белисарио, которому многим обязан.
Еще молодой человек сказал, что не только является единственным владельцем дома, но и несет ответственность за каждого его обитателя, включая и дона Хуана, который, раз уж прячется здесь, тоже находится под его покровительством. Но если дон Хуан со всем этим не согласен, он вправе уйти и сам противостоять монстру, которого, правда, никто, кроме него, не видел.
Прежде чем решиться на такие условия, дон Хуан счел разумным спросить, что означает быть под покровительством хозяина дома.
Молодой человек повел дона Хуана в ту часть особняка, где еще продолжалось строительство, и сказал, что она символизирует его собственную жизнь и поступки. Строительство не завершено, оно ведется, и есть все основания полагать, что его никогда не завершат.

 

- Ты являешься одним из элементов того незавершенного здания, - сказал он дону Хуану. - Скажем, ты - балка, которая будет поддерживать крышу. Но до тех пор, пока мы не положим ее на место, а затем не накроем крышей, неизвестно, выдержит ли она. Главный плотник говорит, что выдержит. Вот я и являюсь главным плотником.
Такое метафорическое сравнение ничего для дона Хуана не прояснило, и он ожидал, что ему прикажут заниматься какими-либо работами.
Молодой человек попытался зайти с другой стороны.
- Я Нагваль, - пояснил он, - я несу освобождение. Я являюсь лидером людей, живущих в этом доме. Ты тоже находишься здесь, и поэтому являешься его частью, хочешь ты этого или нет.
Дон Хуан ошеломленно смотрел на него, не в силах проговорить ни слова.
- Я - Нагваль Хулиан, - сказал его хозяин, улыбаясь. - Без моего вмешательства не существует пути к свободе.
Дон Хуан все еще не понимал. Однако он начал беспокоиться о своей безопасности ввиду явного безумия этого человека. Он был так поглощен своим внезапным открытием, что даже не поинтересовался значением слова «Нагваль». Он знал, что Нагвалями называют колдунов, однако не был в состоянии постичь весь смысл слов Нагваля Хулиана. Возможно, он в глубине души все прекрасно понял, но сознание не принимало подобных вещей.
Какое-то время молодой человек пристально смотрел на него, а затем сказал, что в данный момент задачей дона Хуана будет помощь и услужение ему лично. За это платить не будут, но предоставят отличную комнату и стол. Время от времени ему будут предлагать еще кое-какую мелкую работу, которая потребует особого внимания. Его обязанностью будет как работать самому, так и наблюдать, как это делают другие. За эти особые услуги ему выплатят небольшую сумму денег, которая будет находиться под контролем у одного из обитателей имения. Если когда-нибудь дон Хуан захочет покинуть дом, он сможет получить немного наличными в качестве пособия.
Молодой человек подчеркнул, что дон Хуан не должен считать себя пленником, но если он останется, то обязан будет работать. Еще более важной, чем работа, вещью были три требования. Он должен изучать все, чему его будут учить женщины. Его взаимоотношения с обитателями поместья должны быть образцовыми; это значило постоянный контроль за своим поведением и отношением к ним ежеминутно в течение всего дня. Обращаясь к молодому человеку, дон Хуан должен называть его Нагвалем. А если будет говорить о нем - Нагвалем Хулианом.
Дон Хуан подчинился с неохотой. И хотя он тотчас погрузился в привычную грубость, работу свою он освоил довольно быстро. Он так и не понял требования изменить отношение к окружающим и манеру поведения. И хотя ему некого и не за что было упрекнуть, он искренне верил, что его обманывают и эксплуатируют.
Когда угрюмость дона Хуана достигла предела, он замкнулся в себе и почти перестал общаться с кем бы то ни было.
И тогда Нагваль Хулиан собрал всех обитателей особняка и объявил, что хоть он и нуждается в помощнике, все же будет ждать их решения. И если им не нравится угрюмость и необщительность его нового слуги, пусть скажут об этом. Если большинство не одобрит поведения дона Хуана, ему придется убраться восвояси и самому разбираться с ожидавшим его снаружи не то чудищем, не то собственной выдумкой.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Затем Нагваль Хулиан вывел их на лужайку перед домом и потребовал, чтобы дон Хуан показал всем чудовищного человека. Дон Хуан показал в том направлении, где, по его мнению, тот находился, но никто ничего не заметил. Дон Хуан в отчаянии подбегал то к одному, то к другому из присутствующих, уверяя, что чудовище рядом, умоляя помочь ему, но все они оставались безучастными к его мольбам и называли его сумасшедшим.
Вот тогда Нагваль Хулиан и сказал, что необходимо сообща решить дальнейшую судьбу дона Хуана. Бывший среди них нелюдимый мужчина отказался от голосования. Он пожал плечами и пошел прочь. Все женщины высказались против дальнейшего пребывания дона Хуана в их доме. Они мотивировали это тем, что он слишком мрачен и имеет скверный характер. Однако в процессе жарких споров Нагваль Хулиан полностью изменил свое отношение к дону Хуану и стал его защищать. Он говорил, что женщины несправедливы к бедному юноше, и что тот, возможно, еще не совсем помешался и, может быть, даже видит своего монстра на самом деле. Еще он сказал, что, наверное, его угрюмость является порождением беспокойства и страха. В результате страсти накалились, и через минуту женщины уже вовсю кричали на самого Нагваля.
Дон Хуан хотя и слышал этот спор, мало интересовался им. Он знал, что его хотят выгнать, и что чудовищный человек наверняка захватит его и превратит в раба. Чувствуя свое полное бессилие, он начал плакать.
Его отчаяние и слезы как-то повлияли на рассерженных женщин. Их лидер предложила следующее: предоставить дону Хуану испытательный срок в три недели, в течение которых его характер и поведение будут ежедневно оцениваться всеми женщинами. Она предупредила дона Хуана, что если за это время на него поступит хоть одна жалоба, - его вышвырнут вон.
Дон Хуан рассказал, как затем Нагваль Хулиан с отеческой заботой отвел его в сторону и вновь начал запугивать. Шепотом он сообщил, что знает не только о существовании монстра, но и о том, что он бродит по округе. Однако, связанный каким-то условием, разглашать которое он не смеет, он не может говорить о монстре женщинам. Он настойчиво просил дона Хуана не быть мрачным и притвориться, будто его дурное настроение переменилось на противоположное.
- Делай вид, что ты доволен и счастлив, - сказал он дону Хуану, - Если ты не последуешь моему совету, женщины прогонят тебя. Одно лишь это может образумить тебя. Используй свой страх как реальную движущую силу. Это все, что у тебя есть.
Всякие колебания или задние мысли, имевшиеся у дона Хуана, немедленно улетучились при виде чудовища, которое нетерпеливо поджидало его у невидимой черты. Казалось, оно понимало, насколько шатким было его положение. Чудовище выглядело зверски голодным и, видимо, предвкушало скорый пир.
Нагваль Хулиан еще раз припугнул своего подопечного.
- На твоем месте, - сказал он, - я вел бы себя так, как хотят эти женщины. Я вел бы себя как ангел. Это спасло бы меня от адского зверя.
- Значит, ты и вправду видел его? - спросил дон Хуан.
- Конечно, - ответил Нагваль. - И еще я знаю, что если ты уйдешь или женщины выгонят тебя, чудовище схватит тебя и превратит в своего раба. Это уж наверняка изменит твой характер. Говорят, что такое чудовище способно причинить своей жертве невообразимые страдания.

 

Теперь дон Хуан знал, что его может спасти лишь примерное поведение. Страх стать добычей чудовищного человека был поистине мощным психологическим стимулом.
Дон Хуан рассказал, что в силу некоторых особенностей своего характера он был груб лишь с женщинами и никогда не позволял себе вольностей в присутствии Нагваля Хулиана. По неизвестной причине дон Хуан понимал, что Нагваль не был тем человеком, на которого можно было бы сознательно или бессознательно повлиять.
Другой обитатель поместья, нелюдимый мужчина, не обращал никакого внимания на дона Хуана. После нескольких встреч у дона Хуана сложилось определенное впечатление о нем как о человеке, которого незачем принимать в расчет, человеке слабом, праздном и подчиненном этим красивым женщинам. Позднее, когда он лучше смог узнать характер Нагваля, он понял, что этот человек просто был в тени, заслоненный блеском других.
Со временем дон Хуан разобрался, кто был среди них лидером и имел власть. К своему удивлению и даже восхищению он понял, что здесь ни один человек не стоит выше другого и не считается лучше. Некоторые выполняли такие функции, на которые другие были неспособны, однако это не было поводом для их возвышения. Просто все они были разными. Однако последнее слово в любом деле оставалось за Нагвалем Хулианом, и ему доставляло явное удовольствие выражать свою волю в виде поистине дьявольских шуток, которые он мог разыгрывать буквально с каждым.
Была среди них также одна загадочная женщина по имени Талиа, Женщина-Нагваль. Никто не говорил дону Хуану о том, кто она такая или что это означает, однако вскоре ему стало ясно, что среди семи женщин Талиа играет особую роль. Они так много говорили о ней, что любопытство дона Хуана возросло до невероятных размеров. Он без конца задавал ей множество вопросов, и тогда женщина-лидер решила научить его читать и писать, чтобы дон Хуан мог полнее использовать свои дедуктивные способности. Она сказала, что лучше научиться записывать, чем полагаться на свою память. Таким образом он сможет накопить огромное количество сведений о Талии, сведений, которые ему следует перечитывать и изучать до тех пор, пока не прояснится истина.
Предвидя в характере дона Хуана дух противоречия, она заявила, что хотя это и кажется абсурдным, но познание того, кем Талиа является на самом деле, есть наиболее трудная и почетная из всех задач.
Это, - сказала она, - еще и забавно. Более серьезным тоном она добавила, что дону Хуану совершенно необходимо изучить основы счетоводства, чтобы помогать Нагвалю в управлении поместьем.
Не откладывая в долгий ящик, она начала давать ежедневные уроки, и менее чем через год дон Хуан достиг немалых успехов, научившись читать, писать и вести бухгалтерские книги.
Все происходило настолько постепенно, что дон Хуан и не заметил, как изменился. Самая непостижимая перемена заключалась в том, что в его характере появилась такая замечательная черта, как отрешенность. Будучи очень занятым, он сохранил впечатление, что в доме ничего не происходит, - просто потому, что он был не в состоянии разобраться в обитателях поместья. Все они являлись зеркалами, не дававшими отражения.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

- Этот дом служил мне убежищем в течение почти трех лет, - продолжал дон Хуан, - За это время со мной приключилось немало вещей, но я не считал их такими уж важными. Или, по крайней мере, предпочитал считать их неважными. Я был уверен в том, что все эти годы я лишь прятался, дрожа от страха, и работал, как мул.
Дон Хуан засмеялся и сказал, что по настоянию Нагваля Хулиана он согласился изучать магию и таким образом смог освободиться от всепоглощающего страха, возникавшего при виде чудовища. Но при всем том, что Нагваль Хулиан многое рассказывал ему, он, казалось, больше склонен был подшучивать над доном Хуаном. Поэтому дон Хуан искренне верил, что не учился ничему, хоть в какой-то степени относящемуся к магии, поскольку, очевидно, в доме никто и не занимался ею.
Однажды, однако, он поймал себя на том, что, сам того не желая, целенаправленно идет в сторону той невидимой линии, которая не допускала монстра ближе. Как и всегда, этот чудовищный человек наблюдал за домом, но на этот раз вместо того, чтобы ретироваться в дом в поисках убежища, дон Хуан продолжал идти. Невероятный прилив энергии заставлял его двигаться вперед, не заботясь о своей безопасности.
Чувство полной отрешенности позволило ему встретиться с чудовищем, терроризировавшим его много лет, лицом к лицу. Он думал, что эта тварь сейчас бросится на него и схватит за горло, но такая мысль больше не приводила его в ужас. Секунду он смотрел на чудовищного человека с расстояния в несколько дюймов, а затем пересек линию. Но чудовище не напало на дона Хуана, чего он раньше больше всего боялся, - оно превратилось в пятно с неясными очертаниями, в едва различимое облачко белесого тумана.
Дон Хуан подошел к нему, и сгусток тумана как бы в страхе отступил назад. Дон Хуан преследовал его в поле до тех пор, пока не понял, что от чудовища не осталось и следа. Тогда он осознал, что монстра никогда и не существовало. Однако дон Хуан не мог объяснить, что же тогда так пугало его. Смутная догадка подсказала ему, что хотя он и знал об истиной природе чудовища, что-то мешало ему думать об этом. Внезапно дон Хуан сообразил, что этот мошенник Нагваль Хулиан наверняка знал правду о происходящем, а такого рода трюки спускать не полагается.
Прежде чем пойти к нему за объяснениями, дон Хуан впервые позволил себе прогуляться по поместью без чьего-либо сопровождения. До сих пор это было невозможно. Каждый раз, когда ему нужно было пересечь невидимую линию, с ним был кто-нибудь из обитателей поместья, что очень сковывало его передвижения. Дважды или трижды дон Хуан пытался нарушить это правило, но скоро понял, что рискует попасть монстру в лапы.
Полный странной энергии, дон Хуан вошел в дом, но не для того, чтобы отпраздновать свою новую победу и мощь, а чтобы собрать всех обитателей поместья и потребовать у них объяснений их бесстыдной лжи. Он обвинил их в том, что его заставляли работать как невольника, играя на чувстве страха перед несуществующим чудовищем. Женщины смеялись так, как будто он рассказал им очень смешной анекдот. Только Нагваль Хулиан, казалось, осознавал свою вину, особенно тогда, когда дон Хуан срывающимся от негодования голосом говорил о трех годах непрерывного страха. Нагваль Хулиан опечалился и открыто зарыдал, когда дон Хуан потребовал извинений за то, что его так бесстыдно эксплуатировали.

 

- Но ведь мы говорили тебе, что чудовища не существует, - сказала одна из женщин.
Дон Хуан свирепо взглянул на Нагваля Хулиана, который стоял, кротко потупив глаза.
- Вот он знал, что чудовище существовало, - завопил дон Хуан, гневно показывая пальцем на Нагваля.
Но он тут же понял, что говорит вздор, поскольку сначала Нагваль Хулиан убеждал его в том, что монстра не существовало.
- Чудовища никогда не существовало, - уточнил дон Хуан, дрожа от ярости. - Это был один из его трюков.
Нагваль Хулиан, непрестанно рыдая, стал извиняться перед доном Хуаном, а женщины в это время покатывались со смеху. Дон Хуан еще никогда не видел, чтобы они так хохотали.
- С самого начала ты знал, что нет никакого чудовища, - набросился он на Нагваля Хулиана, который, стоя с низко опущенной головой и глазами, полными слез, признал свою вину.
- Я действительно обманывал тебя, - промямлил он, - никакого чудовища не было. То, что ты видел как монстра, было просто сгустком энергии. Твой страх придал ему вид ужасного чудовища.
- Ты сказал, что это чудовище собиралось сожрать меня. Как ты мог так бесстыдно лгать? - заорал на него дон Хуан.
Потом дон Хуан завопил, что больше не желает слушать эти глупости. Он потребовал, чтобы его право на уход было немедленно подтверждено.
- Можешь уходить, когда захочешь, - коротко сказал Нагваль Хулиан.
- Ты имеешь в виду, что я могу уйти хоть сейчас? - спросил дон Хуан.
- Ты этого хочешь? - спросил Нагваль.
- Конечно, я хочу покинуть это проклятое место и проклятую компанию лгунов, живущих здесь, - рявкнул дон Хуан. Нагваль Хулиан распорядился, чтобы дону Хуану сполна заплатили за его службу, а затем с сияющими глазами пожелал ему удачи, процветания и мудрости.
Женщины не захотели прощаться с ним. Они смотрели на дона Хуана до тех пор, пока он не опустил голову под сиянием их глаз.
Дон Хуан положил деньги в карман и вышел даже не оглянувшись, радуясь окончанию этого тяжелого испытания. Внешний мир, казалось, несет столько нового. Он так стремился к нему. Находясь в этом доме, он был оторван от повседневной жизни. Он был так молод, силен. В его кармане лежали деньги, его обуревала жажда жизни.
Он покинул обитателей дома, не поблагодарив их. Его гнев, сдерживаемый все это время страхом, вырвался наружу. Он уже почти любил их всех, и вот теперь он чувствовал, что его предали. Ему хотелось уйти как можно дальше от этих мест.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

В городе дон Хуан столкнулся с первой не слишком приятной неожиданностью. Путешествия были очень трудными и очень дорогостоящими. Он понял, что если бы он захотел покинуть город, то не знал бы, куда направиться, и что ему придется присоединиться к каким-нибудь погонщикам мулов, которые согласятся взять его с собой. Через несколько дней он отправился в путь с одним имеющим очень хорошую репутацию погонщиком до порта Масатлан.
- Хотя мне было в то время только двадцать три года, - сказал дон Хуан, - мне казалось, что прожита целая жизнь. Единственное, чего я тогда еще не испытал, был секс. Нагваль Хулиан говорил мне, что отсутствие близости с женщинами дало мне силу и стойкость, и что у него оставалось слишком мало времени сделать для меня еще кое-что, прежде чем мир поймает меня в свои ловушки.
- Что он имел в виду, дон Хуан? - спросил я.
- Он имел в виду мое полнейшее незнание того ада, в который я так рвался, - ответил дон Хуан, - и то, что у него оставалось совсем немного времени, чтобы создать мои баррикады, моих безмолвных защитников.
- Что такое безмолвный защитник, дон Хуан?
- Это хранитель жизни, - ответил он. - Безмолвный защитник - это сгусток необъяснимой энергии, которая приходит к воину, когда больше уже не срабатывает ничто.
Мой бенефактор знал, как сложится моя дальнейшая жизнь, когда я больше не буду находиться под его влиянием. Поэтому он стремился показать мне как можно больше магических возможностей выбора. Такие возможности выбора магов и должны были стать моими безмолвными защитниками.
- Что такое возможности выбора магов? - спросил я.
- Положение точки сборки, - ответил он, - вернее, бесчисленное количество положений, которых может достигнуть точка сборки. В каждом случае мелкого или глубокого сдвига маг может укрепить свою новую непрерывность.
Дон Хуан повторил, что все, испытанное им вместе с его бенефактором или под его руководством, было следствием легкого или значительного сдвига его точки сборки. Бенефактор заставлял его испытывать бесчисленное количество возможностей выбора мага, намного больше, чем это обычно необходимо. Он знал, что судьба ведет дона Хуана к тому, чтобы объяснять, кто такие маги и что они делают.
- Эффект таких сдвигов точки сборки накапливается, - продолжал он, - независимо от того, понимаешь ты это или нет. В конечном счете это накопление стало работать на меня.
Очень скоро после начала совместной работы с Нагвалем моя точка сборки сдвинулась так глубоко, что я начал видеть. Я видел энергетическое поле как монстра. Но точка сборки продолжала двигаться до тех пор, пока я не увидел чудовище тем, чем оно было на самом деле - энергетическим полем. Я преуспел в искусстве видения - и сам не знал об этом. Я думал, что ничего не делаю и ничему не учусь. Я был невероятно глуп.
- Ты был слишком молод, дон Хуан, - сказал я. - Ты и не мог действовать по-другому.

 

Он засмеялся. Вначале он как будто хотел что-то ответить, но затем передумал. Пожав плечами, он продолжал свой рассказ.
Дон Хуан сказал, что когда он добрался до Масатлана, он практически уже овладел профессией сезонного погонщика мулов. Ему предложили постоянно работать в качестве сопровождающего каравана. Он был очень доволен этим предложением. Ему нравилось путешествовать, между Дуранго и Масатланом. Однако оставались две вещи, не дававшие ему покоя: во-первых, у него до сих пор не было женщины, во-вторых, его одолевало сильное и необъяснимое желание идти на север. Почему, он и сам не знал. Ему просто казалось, что где-то на севере что-то ждет его. Это чувство настолько овладело им, что в конце концов он вынужден был отказаться от предложенной постоянной работы ради того, чтобы отправиться на север.
Его огромная сила и новая необъяснимая искусность дали ему возможность находить работу даже там, где, казалось, найти ее было вообще невозможно, и средства к существованию у него были на протяжении всего его пути на север до штата Синалоа. И там это путешествие закончилось. Он встретил молодую вдову, которая, как и он сам, была из индейского племени яки, и покойному мужу которой он когда-то задолжал.
Он решил возместить свой долг, помогая вдове и ее детям, и сам не заметил, как принял на себя роль мужа и отца.
Его новые обязанности превратились для него в изрядную обузу. Он лишился возможности свободного передвижения и даже отказался от желания путешествовать дальше на север. Все это, однако, компенсировалось глубоким чувством привязанности к женщине и ее детям.
- В то время мною иногда овладевало огромное счастье быть отцом и мужем, - сказал дон Хуан, - но именно в эти моменты я замечал, что все складывается как-то ужасно неправильно. Я понял, что утрачиваю чувство отрешенности, приобретенное за время пребывания в доме Нагваля Хулиана. Сейчас я стоял на одной ступени с людьми, которые меня окружали.
Дон Хуан сказал, что потребовалось около года жестокой «сошлифовки», чтобы он утратил все те новые черты характера, которые приобрел в доме Нагваля. Началось это с глубокого, но какого-то отчужденного чувства привязанности к женщине и ее детям. Такая отрешенная привязанность позволила ему играть роль мужа и отца весьма искусно и непринужденно. Но время шло, отрешенная привязанность сменилась отчаянной страстью, повлекшей за собой утрату эффективности.
Ушло его чувство отрешенности, которое и было тем, что давало ему силу любить. Без такой отрешенности им овладели только земные желания, отчаяние, безнадежность - все то, что так характерно для мира повседневной жизни. Ушла также и его предприимчивость. За годы, проведенные в доме Нагваля, он приобрел динамизм, сослуживший ему хорошую службу, когда он решил стать самостоятельным.
Но более всего его теперь беспокоило то, что он потерял свою физическую энергию. Ничем особым не болея, он однажды оказался полностью парализованным. Боли он не чувствовал. Паники не было. Казалось, его тело поняло, что мир и покой, в которых он так нуждался, могут быть обретены лишь тогда, когда оно прекратит всякое движение.
Беспомощный, лежа в постели, он мог лишь только думать. Он вскоре понял свою ошибку. Она была в том, что у него не было абстрактной цели. Он понял, что люди в доме Нагваля были необычными, потому что их абстрактной целью был поиск свободы. Не понимая, что такое свобода, он все же понял, что это нечто противоположное его конкретным желаниям.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Отсутствие абстрактной цели сделало его таким слабым и неэффективным, что он теперь уже был неспособен спасти свою приемную семью от ужасной нищеты. Вместо этого семья тащила его назад, к прозябанию, отчаянию и печали, которые сам он познал еще до встречи с Нагвалем.
Оглядываясь на свою жизнь, дон Хуан понял, что он не бедствовал и не имел конкретных желаний лишь тогда, когда был с Нагвалем. Нищета стала его уделом, когда им вновь завладели все его конкретные желания.
Впервые с тех пор, как в него много лет назад стреляли и он был ранен, дон Хуан полностью осознал, что Нагваль Хулиан был действительно Нагвалем, лидером и его бенефактором. Он понял, что имел в виду его бенефактор, когда говорил, что нет свободы без вмешательства Нагваля. У него не оставалось никаких сомнений относительно того, что его бенефактор и все обитатели его дома были настоящими магами. Но дон Хуан с болезненной ясностью осознал, что он упустил свой шанс стать одним из них.
Когда бремя физической беспомощности стало невыносимым, паралич прошел также загадочно, как и начался. Однажды он просто поднялся с постели и стал работать. Но счастья от этого не прибавилось. Он едва мог сводить концы с концами.
Прошел еще год. Дон Хуан ни в чем не преуспел, кроме одной вещи, удавшейся ему сверх всяких ожиданий: он сделал полный перепросмотр своей жизни. Он понял тогда, почему любит и не может бросить этих детей и почему не может остаться с ними, а также почему не в состоянии поступить ни так, ни иначе.
Дон Хуан понял, что находится в совершенно безвыходном положении, и что умереть как воин было единственным действием, достойным того, чему он научился в доме своего бенефактора. Теперь каждую ночь после целого дня непосильной и бессмысленной работы он терпеливо ждал, когда же наступит смерть.
Он был так уверен в своем конце, что его жена и ее дети из чувства солидарности ждали прихода смерти вместе с ним. Все четверо в полной неподвижности сидели много ночей подряд и в ожидании смерти пересматривали свою жизнь.
Дон Хуан склонил их к этому при помощи тех же слов, которые в свое время использовал его бенефактор.
- Не желай ее, - говорил тот. - Просто жди, когда она придет. Не пытайся представить себе, что такое смерть. Просто будь там, где ее поток может захватить тебя.
Часы, проведенные в спокойствии, укрепляли их духовно, но истощенные тела говорили о проигранной битве.
Тем не менее однажды дон Хуан почувствовал, что счастье наконец улыбнулось ему. Он нашел себе временную работу в бригаде поденщиков, нанимавшихся на период жатвы убирать урожай. Но у духа были относительно него другие планы. Через пару дней после начала работы кто-то украл его шляпу. Купить себе новую он не мог, но шляпа была ему необходима, так как работать приходилось под палящим солнцем.
Чтобы как-то защититься от зноя, он прикрыл голову то ли какой-то тряпкой, то ли пучком соломы. Его товарищи начали смеяться над ним и язвить по этому поводу. Он не обращал на них внимания. По сравнению с жизнью трех человек, которые полностью зависели от него, его внешний вид не имел для него никакого значения. Но работавшие рядом люди не унимались. Они улюлюкали и смеялись до тех пор, пока их бригадир, боясь беспорядков, не поджег сооружение на голове дона Хуана.  

 

Холодная ярость пересилила его трезвость и осторожность. Он знал, что реагировать, так - глупо, но моральное право было на его стороне. Он издал пронзительный вопль и бросился на одного из обидчиков, поднял его на плечи, собираясь сломать ему хребет. Вдруг он подумал о голодных детях, о том, как они терпеливо сидели возле него ночи напролет в ожидании смерти. Он опустил мужчину на землю и пошел прочь.
Он присел на краю поля, где они работали, и все накопившееся в нем за долгое время отчаяние вырвалось наружу. Это была тихая ярость, но обращена она была не на тех, кто его оскорбил, а на самого себя. Он неистовствовал до тех пор, пока весь его гнев не прошел.
- Я сидел там на виду у этих людей и плакал, - продолжал дон Хуан. - Они смотрели на меня как на сумасшедшего. А я таким и был. Но я не обращал на них никакого внимания. Мне было не до того.
Их начальник пожалел меня и подошел, чтобы как-то утешить. Он думал, что я плачу от жалости к себе. Ему и в голову не могло прийти, что я плачу о духе.
Дон Хуан сказал, что когда его гнев прошел, к нему явился безмолвный защитник. Это было необъяснимым наплывом энергии, породившим в нем отчетливое ощущение приближающейся смерти. Он знал, что у него уже никогда не будет возможности увидеть свою приемную семью. Он громко попросил у них прощения за то, что не имел ни мужества, ни мудрости, необходимых для избавления их от ада на Земле.
Работники продолжали смеяться и издеваться над доном Хуаном. Он едва ли слышал их.
Слезы катились по его щекам, когда он обратился к духу и поблагодарил его за то, что он привел его на путь Нагваля и дал ему незаслуженную возможность стать свободным. Он слышал вопли ничего не понимавших людей. Они ругались и оскорбляли его. И они имели на это право - ведь он побывал в преддверии вечности и не осознал этого.
- Я понял, насколько прав оказался мой бенефактор, - сказал дон Хуан. - Моя глупость и была тем чудовищем, которое уже пожрало меня. В тот момент, когда я подумал об этом, я уже знал, что все, что бы я ни сказал или ни сделал, было бессмысленно. Я упустил свой шанс и теперь стал посмешищем для людей. Духу теперь нет никакого дела до моего отчаяния. Нас слишком много - людей со своим ничтожно маленьким личным адом, порожденным нашей глупостью, чтобы дух обращал внимание на каждого.
Я опустился на колени и обратился на юго-восток. Я снова поблагодарил своего бенефактора и сказал духу, что мне стыдно. Так стыдно… И на последнем издыхании я простился с миром, который был бы прекрасен, если бы у меня хватило мудрости. Внезапно огромная волна нахлынула на меня. Вначале я ее почувствовал. Затем услышал, как она движется, и наконец увидел ее приближение с юго-востока напрямик через поля. Она захлестнула меня и накрыла своей темнотой. И свет моей жизни ушел. Мой ад кончился. Наконец я умер! Наконец я был свободен!
Рассказ дона Хуана ошеломил меня. Но он игнорировал все мои попытки поговорить об этом. Он сказал, что как-нибудь в другой раз и в другом месте мы еще обсудим эту историю. Затем дон Хуан потребовал, чтобы я занялся тем, для чего мы пришли сюда - совершенствованием овладения осознанием......

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Пару дней спустя, когда мы возвращались с гор, он неожиданно снова заговорил о своей истории. Мы как раз присели отдохнуть. Я никак не мог отдышаться, в то время как дыхание дона Хуана было совершенно ровным.
- Битва магов за свою уверенность - наиболее драматичная из всех битв, - сказал дон Хуан. - Она причиняет страдания и требует немало сил. Великое множество раз она стоила магам жизни.
Он объяснил, что для того, чтобы маг был полностью уверен в своих действиях или в своем положении в мире магов, а также чтобы он был способен разумно использовать свою новую непрерывность - он должен вначале разрушить непрерывность своей старой жизни. Только потом его действия смогут приобрести необходимую уверенность, которая укрепит и уравновесит зыбкость и нестабильность его новой непрерывности.
- Видящие маги нового времени называют этот процесс нейтрализации «билетом в безупречность», или символической, но окончательной смертью - сказал дон Хуан. - На этом поле в штате Синалоа я получил свой билет в безупречность. Там я умер. Зыбкость моей новой непрерывности стоила мне жизни.
- Скажи, дон Хуан, ты действительно умер тогда, или только потерял сознание? - спросил я, стараясь не выглядеть циничным.
- На том поле я действительно умер, - ответил он, - Я понял, что мое осознание покинуло меня и движется к Орлу. Но, поскольку я произвел перепросмотр всей моей жизни, Орел не поглотил мое осознание. Он отверг меня. Тело мое лежало бездыханным в поле, поэтому Орел не позволил мне обрести свободу в полной мере. Он как бы приказал мне возвращаться и начать все сначала.
Я поднялся на вершину кромешной тьмы и спустился снова к свету Земли. И тут я обнаружил себя в неглубокой могиле на краю поля, засыпанной камнями и комьями земли.
Дон Хуан сказал, что теперь он уже знал, что ему делать. Выбравшись из могилы, он поправил ее, как если бы тело до сих пор оставалось там, и пошел прочь. Он чувствовал себя сильным и уверенным. Он знал, что ему необходимо вернуться в дом бенефактора. Но прежде чем отправиться в обратный путь, он хотел повидаться со своей семьей и объяснить им, что он стал магом и не может оставаться с ними. Он хотел объяснить им, что его падение было следствием незнания того, что маги никогда не смогут построить мост для соединения с людьми мира. Но если люди захотят сделать это - именно им придется выстроить такой мост, который связал бы их с магами:
- Я пошел домой, - продолжал дон Хуан, но дом мой был пуст. Обескураженные соседи сказали мне, что рабочие пришли с поля и сообщили о моей смерти, после чего моя жена и дети покинули эти места.
- Как долго ты был мертв, дон Хуан?
- По-видимому, целый день.
На губах дона Хуана играла улыбка. Казалось, его глаза были сделаны из блестящего обсидиана. Он наблюдал за моей реакцией, ожидая комментариев.
- Что стало с твоей семьей, дон Хуан?
- Ну-ну… Вопрос чувствительного человека. А я-то думал, что ты собираешься спросить меня о моей смерти!

 

Я признался, что именно это я и собирался сделать, но знал, что он видит мой вопрос, который я как раз формулировал в уме. Поэтому я наперекор спросил совсем о другом. Я не собирался шутить, но он засмеялся.
- Моя семья исчезла в тот же день, - сказал дон Хуан. - Моя жена осталась в живых. Так оно и должно было быть при тех условиях, в которых мы жили. Поскольку я ожидал прихода смерти, она поняла, что я получил все, что хотел. Незачем было оставаться там, поэтому они ушли.
Я потерял детей и успокаивал себя лишь одной мыслью: быть с ними - не моя судьба. Между прочим, маги имеют одну замечательную способность - они живут исключительно в сумерках чувств, которые наиболее точно можно описать словами «и все же…». Когда мир рушится вокруг них, маги признают, что ситуация ужасна, и затем немедленно отступают в сумерки этого «и все же…».
С величайшей целеустремленностью, особенно старший мальчик, они пересмотрели свою жизнь со мной. Только дух мог определить исход такой привязанности.
Дон Хуан напомнил, что он когда-то учил меня тому, что делают воины в таких ситуациях. Воин делает все от него зависящее, а затем без угрызений совести или сожалений расслабляется и позволяет духу решить исход дела.
- Каким было решение духа, дон Хуан? - спросил я. Он не ответил, посмотрев на меня долгим, внимательным взглядом. Я знал, что он полностью понимает, почему я спрашиваю об этом. Я испытывал похожую привязанность и похожую потерю.
- Решение духа представляет собой еще одно основное ядро, - сказал он. - Вокруг него и построены истории магов. Мы еще поговорим об этом особом решении, когда перейдем к обсуждению этого абстрактного ядра. А сейчас можешь задавать свой вопрос о моей смерти.
- Если все решили, что ты умер, то почему похоронили тебя в неглубокой могиле? - спросил я. - Почему они не вырыли настоящую могилу и не похоронили как следует?
- Это больше похоже на тебя, - сказал он, смеясь, - Я сам задавал себе тот же вопрос и понял, что все эти рабочие с фермы были набожными людьми. Я был христианином, а христиан так не хоронят. Их не оставляют, как дохлых собак. Я думаю, они ожидали, что придет моя семья, заберет тело и похоронит надлежащим образом. Но моя семья не пришла никогда.
- Искал ли ты их, дон Хуан?
- Нет. Маги никогда никого не ищут, - ответил он, - А я был магом. Я поплатился жизнью за то, что не знал, что являюсь магом и что маги никогда ни с кем не сближаются.
Начиная с того дня я принимаю лишь общество и заботу воинов, таких же мертвых, как и я....

 

Дон Хуан сказал, что он вернулся в дом своего бенефактора, где все сразу поняли то, что ему открылось, и обращались с ним так, словно он никогда их не покидал.
По этому поводу Нагваль Хулиан сказал, что, поскольку характер дона Хуана имел некоторые особенности, ему пришлось очень долго ждать смерти.
- Мой бенефактор объяснил мне тогда, что билетом мага к свободе является его смерть, - продолжал дон Хуан. - Еще он сказал, что сам он заплатил за этот билет к свободе так же, как все обитатели поместья, и что теперь мы все равны, будучи мертвыми.
- Я тоже мертв, дон Хуан? - спросил я.
- И ты тоже, - сказал он. - Однако большой трюк магов состоит в том, что они осознают, что мертвы. Их билет в безупречность должен быть обернут в осознание. Маги говорят, что в такой оболочке их билет сохраняется в первозданном виде.
Вот уже шестьдесят лет я поддерживаю свой в этом первозданном состоянии.

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

************

Я сказал, что хотя и допускаю способность дикого зверя быть на прыжок впереди нас, но все же не могу согласиться с тем, что ягуар настолько умен, что предвидит все, что мы захотим предпринять.
- Твое заблуждение состоит в том, что о способностях ягуара ты думаешь как о понимании или предвидении, - сказал он, - Ягуар не думает. Он просто знает.
Дон Хуан сказал, что трюк с метлами и пылью направлен на то, чтобы создать у ягуара впечатление чего-то такого, что мы не можем использовать. Поднимая пыль, мы не обнаруживали при этом никакого определенного чувства, хотя от этого и зависела наша жизнь.
- Я и в самом деле не понимаю, что ты имеешь в виду, - пожаловался я. Начало сказываться постоянное напряжение. Концентрация всех моих сил была слишком длительной.
Дон Хуан пояснил, что чувства людей чем-то похожи на горячие или холодные потоки воздуха и легко воспринимаются зверем. Мы были отправителями, а ягуар - получателем. Какие бы чувства ни владели нами, они найдут свой путь к ягуару. Или, иначе говоря, ягуар узнает обо всех чувствах, которые для нас имеют свою историю использования. Но вот когда мы поднимаем пыль, мы делаем свое ощущение настолько необычным, что в восприятии зверя это порождает вакуум.
- Безмолвное знание подсказывает мне еще один прием: подбрасывание вверх комьев земли, - сказал дон Хуан.
Некоторое время он смотрел на меня, как бы ожидая моей реакции.
- Сейчас мы пойдем очень спокойно, - сказал он, - Приготовься подбрасывать землю ногами, как великан десяти футов ростом.
Очевидно, на моем лице появилось довольно глупое выражение. Дон Хуан затрясся от смеха.
- Поднимай ногами облака пыли, - приказал он мне, - Чувствуй себя огромным и тяжелым.
Я попытался - и немедленно ощутил свою громадность. Шутливым тоном я заметил, что сила его внушения невероятна. Я действительно почувствовал, что стал гигантским и свирепым. Он заверил меня, что ощущение размера ни в коем случае не является следствием его внушения, но результатом смещения моей точки сборки.
Он сказал, что люди древности стали легендарными благодаря безмолвному знанию о той силе, которую можно получить, сдвигая точку сборки. Маги возродили эту древнюю силу, хотя и в более умеренном масштабе. При помощи сдвига точки сборки они могли манипулировать, своими чувствами и изменять вещи. Я изменяю вещи, почувствовав себя большим и страшным. 

 

 

   Чувства, направленные таким образом, называются намерением.
- Твоя точка сборки уже немного сдвинулась, - продолжал он. - Сейчас ты находишься в таком положении, что можешь или утратить свое достижение, или же заставить свою точку сборки сдвинуться еще дальше.
Он сказал, что, вероятно, любой человек, живущий в обычных условиях, однажды или несколько раз получает возможность вырваться из оков обусловленности. При этом он подчеркнул, что имел в виду не социальные условия, но те условности, которые сковывают наше восприятие. Мгновенного чувства приподнятости было бы достаточно, чтобы сместить точку сборки и разбить наши цепи. То же касается и мгновения страха, гнева, плохого самочувствия или горя. Но чаще всего, получая шанс сместить нашу точку сборки, мы пугаемся. Обычно вступают в игру наши академические, религиозные, социальные устои. Они подсказывают, что безопаснее вернуться в толпу, в привычное стадо, вернуть нашу точку сборки в обычное положение «нормальной» жизни.
Еще он сказал, что все известные мне мистики и духовные учителя действовали по тому же принципу: их точка сборки смещалась благодаря дисциплине, аскетизму - или даже случайно - в определенное место, после чего они возвращались в нормальное состояние, сохраняя полученный опыт на всю жизнь.
- Ты можешь быть весьма благочестивым, хорошим парнем, - продолжал он, - и забыть при этом о начальном движении твоей точки сборки. Или сумеешь вытолкнуть себя за пределы своего разума. Ты, кстати, все еще находишься в этих пределах.
Я знал все, о чем он говорил, но при этом ощущал странные колебания, делавшие меня нерешительным.
Дон Хуан развивал свою мысль далее. Он сказал, что средний человек, не в силах накопить энергию, превышающую ту, что находится за пределами повседневной жизни, называет область восприятия необычной реальности магией, волшебством или происками дьявола, отшатывается от нее и не утруждает себя дальнейшими исследованиями.
- Но ты уже не можешь так поступать, - продолжал дон Хуан. - Ты не религиозен и при этом слишком любопытен, чтобы так просто отказаться от приобретенного опыта. Единственное, что могло бы остановить тебя - это трусость. Воспринимай все тем, чем оно является на самом деле: абстрактным, духом, Нагвалем. Не существует ни колдовства, ни зла, ни дьявола. Все это только восприятие.
Я понимал его. Но я не мог точно сказать, каких действий он от меня ждал.
Я взглянул на дона Хуана, стараясь отыскать нужные слова. Казалось, я вошел в состояние, необыкновенно обострившее мои умственные способности, и я старался не пропустить ни единого слова.

 

- Сдвиг тобой собственной точки сборки с помощью намерения - твое самое большое достижение, - сказал дон Хуан, - но достижение - это нечто личное. Оно необходимо, но не является чем-то важным. Оно не является той целью, к которой стремятся маги.
Я полагал, что знаю, чего он хочет. Я сказал ему, что не совсем забыл происходившее со мной. В нормальном состоянии моего осознания остался горный лев - понятие о ягуаре не укладывалось в моей голове, - который преследовал нас в горах, да еще слова дона Хуана о том, что нападение гигантской кошки, возможно, каким-то образом обидело меня. Я стал уверять, что абсурдно говорить о чувстве обиды. На это он ответил, что я, должно быть, испытывал то же самое, когда меня донимали мои товарищи. В этом случае мне следует либо защищаться, либо уйти прочь, но только не чувствовать себя морально уязвленным.
- Это не та цель, о которой я сейчас говорю, - продолжал он с улыбкой. - Понятие об абстрактном, о духе - вот единственная цель, которая важна. Представление о личном «я» не имеет ни малейшей ценности. Ты все еще ставишь на первое место твои собственные чувства. Всякий раз, когда появлялась такая возможность, я заставлял тебя осознавать необходимость абстрагирования Ты всегда полагал, что я имею в виду абстрактное мышление. Нет. Абстрагироваться - значит сделать себя доступным духу путем его осознания.
Он сказал, что одной из самых драматических черт человеческой природы является ужасная связь между глупостью и саморефлексией.
Именно глупость заставляет нас отвергать все, что не согласуется с нашими рефлексивными ожиданиями. Например, являясь обычными людьми, мы не в состоянии оценить наиболее важный аспект знания, доступного человеческим существам: наличие точки сборки и ее способность сдвигаться.
- Человеку рациональному кажется немыслимым, что должна существовать невидимая точка, в которой собирается восприятие, - продолжал он. - Еще более немыслимым кажется то, что эта точка находится не в мозге, - это он еще мог бы смутно себе представить, если бы принял идею ее существования.
Дон Хуан добавил, что непоколебимое стремление рационального человека твердо придерживался образа себя - это способ надежно застраховать свое дремучее невежество. Он, например, игнорирует тот факт, что магия - это не заклинания, не магические формулы, не фокус-покус, но свобода восприятия не только повседневного мира, но и любого другого, доступного человеческому существу.
- Вот где глупость обычного человека наиболее опасна, - продолжал он, - Он боится магии. Он дрожит при мысли о необходимости свободы. А ведь она рядом, можно коснуться пальцем. Она называется третьей точкой. И до нее можно дотянуться так же просто, как сместить точку сборки.
- Но ведь ты сам говорил мне, что сдвиг точки сборки настолько сложен, что является настоящим подвигом, - возразил я.
- Так оно и есть, - заверил он. - Вот еще одно магическое противоречие; это невероятно трудно, но все же является самой простой вещью в мире. Я уже говорил тебе, что сильное нервное возбуждение может сместить точку сборки. Голод или страх, любовь или ненависть сделают то же самое, что и мистицизм или несгибаемое намерение, которое и является для магов наиболее предпочтительным методом.

 

Я снова попросил его объяснить значение термина несгибаемое намерение. Он сказал, что это своего рода непоколебимая направленность ума; абсолютно четко очерченная цель, не нарушаемая никакими противоречивыми интересами или желаниями. Несгибаемое намерение также является силой, возникающей, когда точка сборки удерживается в необычном положении.
Затем дон Хуан указал на очень важное различие, которое ускользало от меня все эти годы, - между движением и смещением точки сборки. Движение, по его словам, является глубоким изменением ее положения, настолько глубоким, что точка сборки может достичь даже других пучков энергии, находящихся в пределах светящейся массы наших энергетических полей. Каждая полоса энергии представляет собой совершенно иной для восприятия мир. С другой стороны, смещение - это незначительный сдвиг в пределах той полосы энергетических полей, которая воспринимается нами как мир повседневной жизни.
Он продолжал, что маги рассматривают несгибаемое намерение как катализатор принятия решений, не подлежащих изменению, и, с другой стороны, - их неизменные решения являются катализатором, приводящим точку сборки в движение к новым положениям. Эти новые положения в свою очередь порождают несгибаемое намерение.
Должно быть, я выглядел ошарашенным. Дон Хуан рассмеялся и сказал, что попытка понять до конца метафорические описания магов разумом так же бессмысленна, как попытка понять разумом безмолвное знание. Еще, добавил он, проблема со словами заключается в том, что любая попытка прояснить с их помощью объяснение магов только запутывает суть дела.
И все же я настаивал на том, чтобы он попытался объяснить это любым доступным ему образом. Я утверждал, что все, что он может сказать, например, о третьей точке, лишь прояснит суть дела, так как мое нынешнее представление о ней все еще очень меня смущает.
- Мир повседневной жизни состоит из двух точек отсчета, - сказал он. - У нас, например, есть «здесь и там», «внутри и снаружи», «добро и зло», «верх и низ» и т.д. Итак, наше восприятие жизни по существу является двумерным. Ничто из того, что мы воспринимаем или делаем, не имеет глубины.
Я запротестовал, говоря, что он смешивает уровни. Я сказал ему, что могу принять его определение восприятия как способности живых существ постигать своими органами чувств энергетические поля, выбираемые их точкой сборки - весьма необычное с точки зрения моего академического образования определение, но в данный момент оно казалось мне достаточно убедительным. Однако я не мог представить себе, что может означать «глубина» применительно к нашим действиям. Я считал, что он, вероятно, говорит об интерпретациях - обработке наших основных восприятий.
- Маги воспринимают свои действия с глубиной, - сказал он. - Их действия являются для них трехмерными. Они обладают третьей точкой отсчета.
- Как может существовать третья точка отсчета? - спросил я удивленно.
- Наши точки отсчета основаны преимущественно на нашем чувственном восприятии, - сказал он. - Наши органы чувств воспринимают и различают, что находится рядом с нами, а что нет. Используя это основное различие, мы и выводим остальное.
Для того, чтобы достичь третьей точки, мы должны воспринимать два места одновременно.
Мое вспоминание привело меня в странное настроение - как если бы то, что я пережил тогда, произошло несколько минут назад. И я вдруг осознал кое-что из полностью упущенного раньше. Под руководством дона Хуана я уже дважды пережил это двойственное восприятие, но теперь впервые мог сформулировать это таким образом.
Размышляя над тем, что я вспомнил, я понял к тому же, что мой чувственный опыт был более сложным, чем мне вначале показалось. В то время, когда я парил над кустарником, я осознал - без слов или даже мыслей - что пребывание в двух Местах одновременно, или пребывание «здесь и здесь», как называл это дон Хуан, - переключило мое восприятие непосредственно и полностью на оба места сразу. Но я также осознал и то, что моему двойному восприятию недоставало полной ясности обычного восприятия.
Дон Хуан пояснил, что обычное восприятие имеет ось, «Здесь и там» являются периметрами этой оси, и мы пристрастны к ясности «здесь». Он сказал, что в обычном восприятии только «здесь» воспринимается полностью, мгновенно и непосредственно. Его двойственный аспект, «там», не обладает непосредственностью. Он может быть объектом предположений, умозаключений, ожиданий, но не может восприниматься непосредственно всеми чувствами. Когда же мы воспринимаем два места одновременно, исчезает полная ясность, но зато достигается непосредственное восприятие «там».
- Но тогда, дон Хуан, я был прав, описывая свое восприятие как важную составляющую часть моего опыта, - сказал я.
- Нет, не был, - ответил он. - То, что ты пережил, было живым для тебя, потому что открыло путь к безмолвному знанию, но действительно важной вещью был только ягуар. Этот ягуар был настоящим проявлением духа.
Эта большая кошка появилась незамеченной из ниоткуда, и она могла прикончить нас обоих. Это так же верно, как то, что я с тобой говорю. Ягуар был выражением магии. Без него ты не получил бы ни душевного подъема, ни урока, ни понимания.
- Но это был реальный ягуар? - спросил я.
- Можешь не сомневаться - он был абсолютно реален! Дон Хуан заметил, что для обычного человека эта большая кошка могла бы показаться просто ужасающей неожиданностью. Обычный человек вряд ли мог бы объяснить разумно, что делал ягуар в Чиуауа, так далеко от тропических джунглей. Но маг, обладающий связующим звеном с намерением, рассматривает этого ягуара как средство для восприятия - не как странный случай, но как источник благоговейного страха.

 

Мне хотелось задать еще несколько вопросов, но прежде чем я смог их сформулировать, как уже знал ответы. Я стал прослеживать направление моих вопросов и ответов до тех пор, пока в конце концов не понял, что мне мало «безмолвно знать» ответы: чтобы обрести какую-либо ценность для меня, ответы должны быть вербализованы.
Я задал первый же пришедший мне в голову вопрос. Я попросил дона Хуана объяснить то, что казалось мне очередным противоречием. Он утверждал, что только дух мог сдвинуть точку сборки. Но затем он сказал, что мою точку сборки сдвинули чувства, превратившиеся в намерение.
- Только маги могут превращать свои чувства в намерение, - сказал он. - А намерение - это дух, вот и получается, что именно дух сдвигает точку сборки магов.
Могут ввести в заблуждение мои слова, - продолжал он, - что только маги знают о духе, и что намерение является исключительным достоянием магов. Это не совсем верно, но практически дело обстоит именно так. Суть на самом деле в том, что маги лучше сознают свою связь с духом, чем обычный человек, и стремятся управлять им. Вот и все. Я уже говорил тебе, что связующее звено с намерением - это универсальная особенность, свойственная всему сущему.
Затем два или три раза дон Хуан, казалось, порывался что-то добавить. Он коле**лся, как бы подбирая слова. Наконец он сказал, что пребывание в двух местах сразу было для магов признаком, отмечающим тот момент, когда точка сборки достигает места безмолвного знания. Расщепленное восприятие, достигнутое собственными усилиями, называется свободным движением точки сборки.
Он заверил меня, что каждый Нагваль последовательно делает все что в его силах, чтобы стимулировать, свободное движение точки сборки своего ученика. Это решительное усилие загадочно называется «достижением третьей точки».
- Наиболее трудным аспектом знания Нагваля, - продолжал дон Хуан, - и, конечно, наиболее важной частью его задачи является достижение этой третьей точки. Нагваль вырабатывает намерение такого свободного движения, а дух доставляет ему средства для осуществления этого. Я никогда не имел намерения ни к чему такому, пока не появился ты. Поэтому я никогда в полной мере не был способен оценить гигантские усилия моего бенефактора, когда он намеревался ради меня.
Сложности, которые возникают у Нагваля, который намерен осуществить это свободное движение точки сборки своих учеников, не сравнить с трудностями, с которыми сталкиваются ученики, пытаясь понять, что делает Нагваль. Посмотри на путь твоей собственной борьбы! То же самое происходило и со мной. В большинстве случаев я считал, что уловки духа были просто уловками Нагваля Хулиана.
Позднее я понял, что обязан ему своей жизнью и благополучием, - продолжал дон Хуан. - Теперь я знаю, что обязан ему бесконечно большим. Поскольку я не имею возможности выразить это, я предпочитаю говорить, что он прибегнул к хитрости, чтобы привести меня к обладанию третьей точкой отсчета.
Третья точка отсчета - это свобода восприятия, это намерение; это акт выхода за наши ограничения и прикосновение к непостижимому...

 

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

       

Два односторонних моста

 

            Мы с доном Хуаном сидели за столом на его кухне. Было раннее утро. Мы только что вернулись с гор, где провели ночь после моего вспоминания об опыте с ягуаром. Вспоминание о моем расщепленном восприятии привело меня в состояние эйфории, чем, как обычно, воспользовался дон Хуан, чтобы погрузить меня в более чувственные переживания, которые сейчас я был совершенно неспособен вспомнить. Тем не менее, моя эйфория не исчезла.
- Открытие возможности находиться в двух местах одновременно поражает наш ум, - сказал он. - Поскольку наш разум рационален, а рациональность - это наша саморефлексия, - все, что находится за пределами саморефлексии, - или привлекает, или пугает нас, в зависимости от того, какими людьми мы являемся.
Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся, как будто только что открыл во мне что-то новое для себя.
- Или это и пугает, и привлекает нас в равной степени, что, кажется, и происходит в случае с нами обоими.
Я сказал ему, что дело не в том, что меня пугало или привлекало мое переживание, но в том, что я был поражен непостижимой возможностью раздвоенного восприятия.
- Я не хочу сказать, что не верю в то, что был в двух местах одновременно, - сказал я. - Я не отрицаю свой опыт, и все же думаю, что я был настолько напуган этим, что мой разум отказался воспринять это как факт.
- Мы с тобой - люди такого типа, которые оказываются захваченными вещами, подобными этой, а затем забывают обо всем, что было, - заметил он и улыбнулся. - Мы с тобой очень похожи.
Я сказал ему, что среди его учеников я был единственным, кто научился не принимать всерьез его заявления о равенстве между нами. Я заметил, что наблюдал за его действиями и слышал, как он каждому из учеников говорил самым искренним тоном; «Мы с тобой такие дураки. Мы так похожи!» И я снова и снова ужасался, когда видел, что они верят ему.
- Ты не похож ни на кого из нас, дон Хуан, - сказал я. - Ты зеркало, которое не отражает наших образов. Ты уже за пределами нашей досягаемости.
- То, что ты замечаешь - это результат борьбы длиной в жизнь. Тот, кого ты видишь - маг, который в конце концов научился следовать предначертаниям духа, вот и все.
Я множеством способов описывал тебе различные ступени, через которые проходит воин на своем пути к знанию, - продолжал он. - С точки зрения своей связи с намерением воин проходит через четыре ступени. Первая - это когда его связующее звено с намерением является ненадежным и ржавым. Вторая - это когда он преуспевает в его очищении. Третья - когда он учится манипулировать им. И наконец четвертая - когда он учится следовать предначертаниям абстрактного.
Дон Хуан настаивал, что его достижение не сделало его внутренне другим. Это только дало ему большие возможности. Так что он не был неискренен, когда говорил мне и другим ученикам, что мы похожи.
- Я прекрасно понимаю, через что ты вынужден проходить сейчас, - продолжал он, - Когда я смеюсь над тобой, - на самом деле я смеюсь над воспоминаниями о себе в твоем положении. Я слишком держался за мир повседневной жизни. Я держался за него зубами и ногтями. Все говорило о том, что я должен оставить его, но я не мог. И, подобно тебе, я безоговорочно доверял разуму, хотя не было никакого смысла поступать так, - я больше не являлся обычным человеком.
Моя проблема тогда - это твоя проблема сегодня. Инерция повседневного мира затягивала меня, и я продолжал действовать как обычный человек. Я отчаянно держался за свои непрочные рациональные структуры. Разве ты не делаешь то же самое?
- Я не держусь ни за какие структуры - это они держат меня, - сказал я, заставив его рассмеяться.
Я сказал, что прекрасно его понимаю, но дело не в этом, потому что я все равно не способен вести себя как маг, как бы я ни пытался.
Он объяснил, что мои неудобства в мире магов происходят от недостаточного знакомства с ним. В этом мире я должен ко всему относиться по-новому, что бесконечно трудно, потому что он имеет мало общего с непрерывностью моей повседневной жизни.

 

   Он описал специфическую проблему магов как раздвоенность. Во-первых, невозможно восстановить разрушенную однажды непрерывность. Во-вторых, невозможно использовать непрерывность, продиктованную новым положением их точки сборки. Эта новая непрерывность всегда слишком туманна, слишком зыбка и не придает магам той уверенности, которая позволила бы им действовать так, как если бы они были в мире повседневной жизни.
- И как маги решают эту проблему? - спросил я.
- Никто ничего не решает, - ответил он, - дух или решает это за нас, или нет. Если да, то маг обнаруживает себя действующим в магическом мире, сам не зная как. Вот почему я всегда настаивал, что безупречность - это единственное, что идет в счет. Маг живет безупречной жизнью - и это, кажется, привлекает решение. Почему? Никто не знает.
Дон Хуан минуту помолчал. И потом, как если бы я попросил его, вдруг прокомментировал мысль, которая как раз пришла мне в голову. Я в этот момент подумал, что безупречность всегда ассоциировалась у меня с религиозной моралью.
- Безупречность, как я уже говорил тебе много раз, это не мораль, - сказал он. - Она только напоминает мораль. Безупречность - это только наилучшее использование нашего уровня энергии. Естественно, это требует и бережливости, и благоразумия, и простоты, и моральной чистоты; но прежде всего это подразумевает отсутствие саморефлексии. И хотя это напоминает выдержку из монастырского устава, но это не так.
Маги говорят, что для того, чтобы управлять духом, - а под этим они подразумевают управление движением точки сборки, - необходима энергия. Единственная вещь, которая сберегает для нас энергию - это наша безупречность.
Дон Хуан заметил, что вовсе не обязательно изучать магию, чтобы сдвигать точку сборки. Иногда вследствие драматических обстоятельств, таких как война, лишения, стрессы, усталость, горе, беспомощность - точка сборки человека подвергается глубоким сдвигам.
- Если бы человек, который находится в подобных обстоятельствах, был способен воспринять идеологию магов, - сказал дон Хуан, - то он был бы способен без проблем довести до предела этот естественный сдвиг. И люди могли бы искать и находить необыкновенные вещи, вместо того, чтобы делать то, что люди обычно делают в подобных обстоятельствах - жаждать поскорее вернуться в обычное состояние.
Когда движение точки сборки доведено до предела, - продолжал он, - как обычный человек, так и ученик магии становятся магами, потому что благодаря предельному усилению этого движения непрерывность разрушается так, что восстановить ее уже нельзя.
- Как можно до предела усилить это движение? - спросил я.
- Благодаря устранению саморефлексии, - ответил он. - Движение точки сборки или разрушение непрерывности не является реальной трудностью. Реальной трудностью является накопление энергии. Если у кого-то есть энергия, и если его точка сборки сдвинулась, он открывает для себя поистине непостижимые вещи.

 

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Дон Хуан объяснил, что все трудности для человека состоят в том, что интуитивно он осознает свои скрытые ресурсы, но не отваживается воспользоваться ими. Вот почему маги говорят, что человек находится в положении, среднем между глупостью и невежеством. Он сказал, что люди сейчас более чем когда бы то ни было нуждаются в обучении новым идеям, которые касались бы их внутреннего мира, - идеям магов, - а не в социальных идеях, ставящих человека перед лицом неизвестного, перед лицом его личной смерти. Сейчас более чем когда бы то ни было мы нуждаемся в том, чтобы обучиться тайнам точки сборки.
Затем, без всякого вступления или перехода, дон Хуан начал рассказывать мне очередную магическую историю. Он сказал, что в течение целого года он был единственным молодым человеком в доме Нагваля Хулиана. Он был полностью поглощен собой и не обратил внимания, что в начале следующего года его бенефактор привел трех юношей и четырех молодых женщин, которые поселились в его доме. Насколько дону Хуану было известно, эти семеро прибывали по одному в течение двух или трех месяцев и были просто слугами и не более того. Один из молодых людей был даже приставлен к нему помощником.
Дон Хуан был убежден, что Нагваль завлекал их и льстил им, чтобы заставить их работать на него бесплатно. И он мог бы пожалеть их, если бы не их слепое доверие к Нагвалю Хулиану и не их болезненная привязанность ко всем и вся в доме.
Он чувствовал, что они были рождены рабами и что ему нечего было им сказать. Хотя он и был вынужден поддерживать с ними хорошие отношения и давать им советы, но делал это не потому, что хотел, а потому, что Нагваль требовал этого как части его работы. Когда они искали его советов, то его приводила в ужас острота и драматичность их жизненных сюжетов.
Он втайне поздравил себя с лучшей участью, чем у них. Он искренне считал, что был более ловким, чем все они, вместе взятые. Он гордился тем, что в отличие от них, он мог насквозь видеть маневры Нагваля, хотя и не претендовал на то, чтобы понимать их. И он смеялся над их неуклюжими попытками быть полезными. Он считал их раболепными и говорил им в лицо, что их безжалостно эксплуатирует профессиональный тиран.
Но больше всего его бесило, что четыре молодые женщины до такой степени находились под влиянием Нагваля Хулиана, что готовы были делать все, чтобы понравиться ему. Дон Хуан находил утешение в работе, или часами напролет читал книги, которые были в доме Нагваля Хулиана. Чтение стало его страстью. Когда он читал, все знали, что его нельзя беспокоить никому кроме Нагваля, который явно получал удовольствие, донимая его. Он всегда хотел, чтобы дон Хуан подружился с молодыми людьми и женщинами. Он постоянно говорил, что все они, включая дона Хуана, были его учениками магии. Дон Хуан был убежден, что Нагваль Хулиан ничего не знал о магии, и посмеивался над ним, слушая его без всякой веры.

 

Нагваля Хулиана не волновало неверие дона Хуана. Он просто действовал так, как если бы дон Хуан верил ему, и собирал всех учеников вместе, чтобы давать им инструкции. Периодически он брал их с собой на продолжавшиеся всю ночь экскурсии в близлежащие горы. В большинстве случаев он оставлял их одних странствовать в этих суровых горах с доном Хуаном во главе.
Логическим обоснованием таких путешествий служило то, что в уединении, в дикой местности они смогут найти дух. Но этого никогда не случалось. По крайней мере до дона Хуана это совершенно не доходило. Однако Нагваль Хулиан так упорно настаивал на важности духа, что дон Хуан загорелся желанием узнать, что же это такое.
Во время одной из таких ночных экскурсий Нагваль Хулиан потребовал, чтобы дон Хуан искал дух, даже если он и не понимает, что это такое.
- Конечно же, он подразумевал единственную вещь, которую только и может иметь в виду Нагваль: движение точки сборки, - сказал дон Хуан, - Но он выразил это в такой форме, которая, как он полагал, будет иметь для меня смысл: искать дух.
Я подумал, что он говорит чепуху. К тому времени у меня уже сформировались свои собственные взгляды и убеждения, и я был уверен, что дух является тем, что было известно как характер, воля, мужество, решительность. И я считал, что мне ничего не нужно искать. Все это у меня уже было.
Нагваль Хулиан настаивал, что дух невыразим, что его невозможно чувствовать, а тем более говорить о нем. Можно только вызвать его с помощью признания его существования, говорил он. Моя реакция была такой же, как твоя: никто не может вызвать то, чего не существует.
Дон Хуан сказал мне, что он был так рассержен на Нагваля Хулиана, что Нагваль в конце концов пообещал ему в присутствии всех домочадцев, что он одним махом намерен не только продемонстрировать ему то, что дух существует, но и то, как идентифицировать его. Он пообещал также устроить большую вечеринку и даже пригласить соседей, чтобы отпраздновать урок дона Хуана.
Дон Хуан напомнил, что в те дни, еще до Мексиканской революции, Нагваль и семь женщин его группы вели себя как богатые владельцы большой гасиенды. Это ни у кого не вызывало сомнений, особенно относительно Нагваля Хулиана, богатого и щедрого землевладельца, который отказался от церковной карьеры, чтобы заботиться о семи своих незамужних сестрах.
Однажды в дождливый сезон Нагваль Хулиан заметил, что как только дождь прекратится, он устроит вечеринку, которую обещал дону Хуану. И в воскресенье вечером он взял своих домочадцев на берег реки, которая сильно разлилась после долгих ливней, Нагваль Хулиан ехал верхом на лошади, в то время как дон Хуан почтительно следовал сзади, что было принято у них на тот случай, если бы они встретили кого-нибудь из соседей: насколько знали соседи, дон Хуан был личным слугой помещика.
Нагваль выбрал для пикника место на высокой площадке над рекой. Женщины приготовили еду и питье. Нагваль даже пригласил группу музыкантов из города. Это была большая вечеринка, в которой принимали участие рабочие с гасиенды, соседи и даже случайные прохожие, которые слонялись вокруг, привлеченные весельем.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Каждый ел и пил вволю. Нагваль танцевал со всеми женщинами, пел, читал стихи. Он рассказывал анекдоты и с помощью кое-кого из женщин инсценировал эти шутки, чем привел всех в полный восторг.
Выбрав подходящий момент, Нагваль Хулиан спросил, не желает ли кто-нибудь, особенно ученики, принять участие в уроке дона Хуана. Но все отказались: они хорошо знали жесткую тактику Нагваля. Тогда он спросил дона Хуана, уверен ли тот, что по-прежнему хочет узнать, что такое дух.
Дон Хуан не мог сказать «нет». Он просто не мог повернуть обратно. Он ответил, что готов как всегда. Нагваль подвел его к краю бушующей реки и поставил на колени. Затем он начал читать длинное заклинание, в котором взывал к силе ветра и гор и просил силу реки помочь дону Хуану.
Его многозначительное заклинание было выражено так непочтительно, что все засмеялись. Когда он закончил, он попросил дона Хуана встать перед ним с закрытыми глазами. Потом он взял ученика на руки как ребенка и швырнул его в бушующий поток, закричав: «Не ненавидь реку, ради Бога!»
Рассказ об этом инциденте вызвал у дона Хуана приступ хохота. Возможно, в других обстоятельствах я тоже нашел бы это забавным. Однако сейчас эта история ужаснула меня.
- Ты бы видел лица этих людей, - продолжал дон Хуан. - Я мельком отметил их испуг, когда летел по воздуху в реку. Никто не мог предвидеть, что этот дьявольский Нагваль способен сделать подобную вещь.
Дон Хуан подумал, что пришел конец его жизни. Он был никудышным пловцом и, погружаясь на дно реки, поносил себя на чем свет стоит за то, что позволил всему этому случиться. Он был до такой степени зол, что даже не успел испугаться. Он смог только подумать, что не намерен погибать в этой ужасной реке от рук этого ужасного человека.
Его ноги коснулись дна, и это привело его в чувство. Река была неглубокой, но разлившаяся вода сильно расширила ее. Течение было сильным и тащило его, пока он барахтался по-собачьи, пытаясь не позволить бурлящей воде захлестнуть его.
Течением его отнесло на значительное расстояние. И пока его несло и он пытался сделать все, чтобы не погибнуть, он вошел в странное состояние ума. Он понял свою ошибку. Он был очень раздражительным человеком, и постоянно сдерживаемое раздражение делало его злобным и агрессивным по отношению ко всем окружающим. Но он не мог ненавидеть реку или драться с нею, или быть нетерпеливым с ней, или мучить ее - как это он делал с каждым в своей жизни.
Все, что он мог сделать с рекой - это следовать ее течению. Дон Хуан утверждал, что это простое понимание и вынужденное согласие с этим, так сказать, склонило чашу весов, и он испытал свободное движение точки сборки. Внезапно, совершенно не понимая, что происходит, дон Хуан, вместо того, чтобы барахтаться в бурлящей воде, ощутил себя бегущим вдоль берега. Он бежал так стремительно, что не было времени думать. Страшная сила увлекала его, и он мчался сквозь кусты и поваленные деревья, как если бы их здесь не было.

 

Довольно долго он бежал в этом отчаянном темпе, пока наконец не отважился бросить взгляд на красноватую пенящуюся воду. И он увидел там самого себя, которого грубо швыряло течением. Ничто в его опыте не подготовило его для восприятия такого момента. Он знал тогда, не прибегая к мыслительному процессу, что был в двух местах одновременно. И в одном из них, в стремнине реки, он был беспомощен.
Всю свою энергию он направил на то, чтобы попытаться спасти себя. Ни о чем не раздумывая, он стал вытаскивать самого себя из реки. Это потребовало от него всех сил, каждый дюйм давался с трудом. У него было такое чувство, что он вытаскивает бревно. Он двигался так медленно, что, казалось, прошла вечность, прежде чем он преодолел несколько ярдов.
Напряжение оказалось для него чрезмерным. И внезапно, - он больше не бежал - он падал в глубокий колодец. Очутившись в воде, он вскрикнул от холода. И вот он снова был в реке, и его снова несло по течению. Он до того перепугался, обнаружив себя вновь в бушующей реке, что изо всех сил пожелал очутиться целым и невредимым на берегу. И немедленно оказался там, несясь с головокружительной скоростью параллельно реке, но на некотором отдалении от нее.
На бегу он смотрел на бурлящую воду и видел там себя, барахтающегося изо всех сил, чтобы удержаться на поверхности. Он хотел закричать, приказать самому себе плыть под углом, забирая к берегу, но у него не было голоса.
Его сострадание к той части себя было всепоглощающим. И это послужило как бы мостом между двумя Хуанами Матусами. Он тут же вернулся в воду и поплыл под углом по направлению к берегу.
Невероятного ощущения раздвоенности между двумя местами оказалось достаточно, чтобы полностью избавиться от страха. Он больше не заботился о своей судьбе. Он свободно выбирал между плаванием в реке и бегом по берегу. Но в любом случае он последовательно двигался влево - либо стремился прочь от реки, либо греб к левому берегу.
Он выбрался на левый берег реки милях в пяти ниже по течению. Ему пришлось ждать здесь, скрываясь в кустах, больше недели. Он ждал, пока спадет вода, чтобы перейти реку вброд, и еще ждал, пока снова придет в себя после пережитого потрясения.
Дон Хуан сказал, что с ним произошло следующее: сильная эмоция страха перед гибелью привела к сдвигу точки сборки непосредственно в место безмолвного знания. Поскольку он в свое время не обращал ни малейшего внимания на слова Нагваля Хулиана о точке сборки, он совершенно не понимал, что с ним происходит. Его пугала мысль, что он, возможно, больше никогда не станет нормальным человеком. Но когда он исследовал свое двойное восприятие, то обнаружил его практическую сторону и нашел, что она ему нравится. Он был двойным в течение несколько дней. Он мог быть тем или иным по своему выбору. Или же он мог быть обоими одновременно. Когда он был обоими, вещи становились неопределенными и ни одна ипостась не была способна действовать, так что этот вариант он отверг. Но возможность быть тем или иным открывала перед ним непостижимые возможности.

 

Пока он восстанавливал силы в кустах, он установил, что одна из его ипостасей была более гибкой, чем другая, и могла преодолевать расстояния в мгновение ока и находить пищу или лучшее убежище. И вот однажды это существо вернулось в дом Нагваля Хулиана, чтобы посмотреть, оплакивают ли его там.
Он услышал, как молодые люди печалятся о нем, и это было для него приятным сюрпризом. Он стал жадно наблюдать за ними, поскольку ему страшно нравилось убеждаться, что они думают о нем. Но тут Нагваль Хулиан обнаружил его и положил всему этому конец.
Впервые он по-настоящему испугался Нагваля. Дон Хуан услышал, что Нагваль приказывает ему прекратить это безобразие. Он появился внезапно как черный колоколообразный предмет огромной массы и силы. Он схватил дона Хуана. Дон Хуан не знал, каким образом Нагваль схватил его, однако это причинило ему боль в каком-то более глубоком смысле. Это была острая нервная боль, которую он ощутил в животе и в районе солнечного сплетения.
- Я тут же вновь оказался на берегу реки, - сказал дон Хуан, смеясь. - Я поднялся, перешел вброд недавно обмелевшую реку и направился домой.
Помедлив, он спросил меня, что я думаю об этой истории. И я ответил, что она ужаснула меня.
- Ведь ты мог бы погибнуть в этой реке, - сказал я, чуть не крича. - Что за отвратительную шутку с тобой сыграли! Этот Нагваль Хулиан, должно быть, просто безумец!
- Подожди минутку, - запротестовал дон Хуан. - Нагваль Хулиан был коварным, но отнюдь не безумным. И он делал то, что должен был делать как Нагваль и учитель. Это верно, что я мог погибнуть. Но все мы должны быть способны на такой риск. Тебя самого мог растерзать ягуар, или ты мог бы умереть от любой из тех вещей, которые я с тобой проделывал. Нагваль Хулиан был властным и уверенным - и прямо брался за дело. С ним не было никакого хождения вокруг да около, никаких лишних слов.
Я настаивал, что все это, может быть, и было ценным как урок, но мне методы Нагваля Хулиана по-прежнему кажутся странными и чрезмерными. Я уверял дона Хуана, что все, что я слышал о Нагвале Хулиане, до такой степени возмутительно, что у меня сложилось о нем самое негативное представление.
- Я думаю, ты боишься, что на днях я собираюсь бросить тебя в реку или заставить тебя носить женское платье, - сказал он и рассмеялся. - Вот почему ты не одобряешь методы Нагваля Хулиана.
Я признал, что он прав, и он смеясь заверил меня, что у него нет намерения подражать методам Нагваля Хулиана, потому что у него они не сработают. Он, по его словам, является таким же безжалостным, но не таким практичным, как Нагваль Хулиан.
- В то время, - продолжал дон Хуан, - я не мог оценить его искусство, и, конечно же, мне совсем не нравилось то, что он сделал со мной. Но теперь, всякий раз, когда я думаю об этом, я восхищаюсь им все больше - каким великолепным и прямым путем он поместил меня в положение безмолвного знания.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  Дон Хуан сказал, что чудовищность его переживания заставила его совершенно забыть о монстре. Он без сопровождающих дошел до дверей дома Нагваля Хулиана, но затем передумал и отправился к Нагвалю Элиасу в поисках утешения и совета. И Нагваль Элиас объяснил ему глубокую подоплеку действий Нагваля Хулиана.
Нагваль Элиас с трудом сдержал возбуждение, когда услышал историю дона Хуана. Он горячо объяснил дону Хуану, что его бенефактор был великолепным сталкером, действующим практически. Его бесконечные поиски всегда были направлены на прагматические цели и решения. Его поведение в тот день на реке было шедевром сталкинга. Он манипулировал всеми и всех поразил. Казалось, даже сама река была под его контролем.
Нагваль Элиас решительно настаивал, что в то время как дона Хуана несло по течению и он боролся за свою жизнь, река помогла ему понять, что такое дух. И благодаря этому дон Хуан получил возможность войти прямо в безмолвное знание.
Дон Хуан сказал, что поскольку он был еще неоперившимся юнцом, он слушал Нагваля Элиаса не понимая ни слова, но был искренне восхищен и впечатлен глубиной Нагваля.
Во-первых, Нагваль Элиас объяснил дону Хуану, что для сталкеров чрезвычайно важны звучание и смысл слов. Слова используются ими как ключ ко всему, что скрыто. Поэтому сталкеры нуждаются в том, чтобы сформулировать цель, прежде чем пытаться достичь ее. Они вначале никогда не раскрывают свою истинную цель. Им необходима пелена из слов, чтобы тщательно скрыть главный удар.
Нагваль Элиас назвал это действие пробуждением намерения. Он объяснил дону Хуану, что Нагваль Хулиан пробудил намерение, эмоционально заявив перед лицом всех своих домочадцев, что собирается сходу показать дону Хуану, что такое дух и как его определить. Это было совершенно бессмысленно, потому что Нагваль Хулиан знал, что нет способа идентифицировать дух. В действительности же он пытался сделать следующее: поместить дона Хуана в место безмолвного знания.
Сделав это заявление, скрывавшее его истинную цель, Нагваль. Хулиан собрал так много людей, как только мог, делая их таким образом своими сознательными и бессознательными помощниками. Все они знали о провозглашенной им цели, но никто из них не знал, что у него на уме на самом деле.
Нагваль Элиас надеялся, что его объяснение сможет вытряхнуть дона Хуана из его невозможного состояния полной недисциплинированности и безразличия, но в этом он сильно заблуждался. И все же Нагваль терпеливо объяснил ему, что в то время, когда он боролся с течением, он достиг третьей точки.
Старый Нагваль объяснил, что положение безмолвного знания называется третьей точкой, поскольку для того, чтобы достичь его, нужно пройти вторую точку - место без жалости.
Он сказал, что точка сборки дона Хуана приобрела достаточную подвижность, чтобы он смог стать двойным, и это позволило ему пребывать в месте разума и в месте безмолвного знания или альтернативно, или одновременно.

 

 

  Нагваль сказал дону Хуану, что это было потрясающее достижение. Он даже по-отечески обнял дона Хуана и не переставал говорить о том, как дон Хуан вопреки тому, что он ничего не знал - или, может быть, именно потому, что он ничего не знал, - смог переводить всю свою энергию из одного места в другое. Для Нагваля это означало, что точка сборки дона Хуана обладала максимально благоприятной естественной подвижностью.
Он сказал дону Хуану, что каждое человеческое существо обладает способностью к такой подвижности. Большинство из нас, однако, утрачивает ее, так как мы никогда ее не используем, за редким исключением, - например, в борьбе за спасение собственной жизни.
Дон Хуан слушал, завороженный звуками голоса старого Нагваля. Когда он был внимателен, он мог уследить за всем, что говорил этот человек, чего никогда не наблюдалось при его общении с Нагвалем Хулианом.
Старый Нагваль продолжал объяснять, что человечество в целом находится в первой точке, точке разума, но что не у каждого человеческого существа точка сборки находится точно в положении разума. Те, кто пребывают точно в этом месте, являются истинными лидерами человечества, хотя во все времена многие из этих гениев развития разума оставались человечеству неизвестными.
Нагваль сказал, что было другое время, когда человечество находилось на третьей точке, которая тогда, конечно, еще была первой точкой. Но потом человечество перешло в место разума.
Когда безмолвное знание было первой точкой, преобладало такое же положение вещей. Точка сборки не каждого человеческого существа была непосредственно в этой позиции. Вот почему истинные лидеры человечества всегда были теми редчайшими человеческими существами, чьим точкам сборки случалось находиться в точном положении либо разума, либо безмолвного знания. Остальное человечество, сказал дону Хуану старый Нагваль, было только публикой, аудиторией. В наши дни они являются поклонниками разума.
В прошлом они были поклонниками безмолвного знания. Они были теми, кто восхищался и слагал оды героям в любом из положений.
Нагваль настаивал, что человечество провело большую часть своей истории в положении безмолвного знания и что этим объясняется наше великое и страстное желание достичь его вновь.

 

Дон Хуан спросил старого Нагваля, что именно делал с ним Нагваль Хулиан. Его вопрос прозвучал более зрело и более разумно, чем он имел в виду на самом деле. Нагваль Элиас ответил ему в терминах, в то время для дона Хуана абсолютно непонятных. Он сказал, что Нагваль Хулиан подготавливал дона Хуана, переманивая его точку сборки в положение разума, так как он мог быть скорее мыслителем, чем частью неразумной и эмоционально переменчивой публики, которая любит упорядоченные создания разума. В то же время Нагваль готовил дона Хуана к тому, чтобы он мог стать истинным абстрактным магом вместо того, чтобы быть только частицей тупой и невежественной аудитории поклонников неизвестного.
Нагваль Элиас заверил дона Хуана, что только те человеческие существа, которые являются образцами разума, могут легко сдвигать свою точку сборки и быть образцами безмолвного знания. Он сказал, что только те, кто пребывает точно в одном из этих положений, могут ясно видеть другое положение, и что именно таким и был путь, приведший к эпохе разума. Положение разума было ясно видно из положения безмолвного знания.
Старый Нагваль сказал дону Хуану, что односторонний мост от безмолвного знания к разуму называется «озабоченностью». Это озабоченность, которую истинные люди безмолвного знания ощущали относительно источника всего, что они знали. А второй односторонний мост, от разума к безмолвному знанию, называется «чистым пониманием». Это понимание, которое говорит человеку разума, что разум - лишь один-единственный островок в бесконечном архипелаге.
Нагваль добавил, что человеческое существо, в распоряжении которого находятся оба эти моста, является магом, имеющим прямой контакт с духом, жизненной силой, которая делает возможными оба положения. Он указал дону Хуану, что все, что Нагваль Хулиан сделал в тот день на реке, было настоящим шоу, но не для человеческой аудитории, а для духа - силы, которая за ним наблюдала. Он непринужденно скакал, резвился и развлекал всех, особенно силу, к которой он и обращался.
Дон Хуан сказал, что Нагваль Элиас заверил его, что дух прислушивается только тогда, когда тот, кто к нему обращается, говорит жестами. Эти жесты не означают знаки или телодвижения - это действия истиной непринужденности, действия величественности, юмора. В качестве жестов духа маги проявляют все лучшее в себе и молча предлагают это абстрактному.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

  
                     Дон Хуан планировал еще одно путешествие в горы до моего отъезда домой, но мы так его и не совершили. Вместо этого он попросил отвезти его в город. Ему нужно было встретиться там с какими-то людьми.
По пути он говорил о чем угодно, только не о намерении. Это была желанная передышка.
В полдень, когда он закончил свои дела, мы присели на его любимую скамейку на «плаза». Площадь была пустынной. Я чувствовал себя усталым и сонным. Но потом я и сам не заметил, как совершенно неожиданно для себя оживился. Мысли стали кристально ясными.
Дон Хуан моментально заметил эту перемену. Мое замешательство рассмешило его. Он прочел мои мысли, - а может, это были его мысли, и я прочел их.
- Если думать о жизни в терминах часов, а не лет, то она покажется невероятно длинной, - сказал он. - Даже если думать о ней в терминах дней, - жизнь покажется бесконечной.
Это было именно то, о чем я как раз подумал.
Он сказал, что жизнь магов измеряется в часах и что маг может за один час прожить столько, что по интенсивности это вполне может сравниться с целой жизнью обычного человека. Такая интенсивность становится важным преимуществом, когда приводит к накапливанию информации за счет движения точки сборки.
Я потребовал более детальных объяснений. Довольно давно он рекомендовал мне, поскольку было неудобно делать заметки во время бесед, чтобы я сохранял всю полученную мной информацию о мире магов не на бумаге и не в памяти, но при помощи сдвига моей точки сборки.
- Даже самый незначительный сдвиг точки сборки всего на мгновение создает совершенно изолированные островки восприятия, - сказал дон Хуан. - Информация может накапливаться в форме опыта полного осознания.
- Но как может информация накапливаться в чем-то столь неопределенном?
- Ум - это тоже что-то неопределенное, но ты все же доверяешь ему просто потому, что больше знаком с ним, - возразил он. - Движение точки сборки тебе знакомо гораздо меньше, хотя это почти то же самое.
- Я имею в виду - каким образом накапливается информация? - не отступал я.
- Информация накапливается в самом опыте, - объяснил он. - Позже, когда маг сдвигает свою точку сборки именно в то место, где она была в то время, он полностью восстанавливает в памяти накопленный опыт. Это вспоминание магов является способом восстановления всей информации, накопленной при перемещении точки сборки.
Непосредственным результатом движения точки сборки, - продолжал он, - является интенсивность. Например, данный момент ты проживаешь интенсивнее, чем обычно, поэтому, собственно говоря, ты и накапливаешь интенсивность. Когда-нибудь ты восстановишь в памяти этот момент, сместив свою точку сборки в то же место, где она находится сейчас. Таким образом маги и накапливают информацию.

 

Я сказал дону Хуану, что интенсивное вспоминание, которое пришло ко мне несколько дней назад, не было результатом каких-либо сознательных умственных усилий.
- Как можно сознательно управлять вспоминанием? - спросил я.
- Интенсивность, являясь одним из аспектов намерения, естественным образом связана с сиянием глаз магов, - объяснил он. - Для того, чтобы вспомнить изолированные островки восприятия, магам нужно лишь намеренно вызвать то особое сияние их глаз, которое ассоциируется с тем местом, в которое они хотят попасть. Но я уже объяснял тебе это.
Должно быть, вид у меня был довольно растерянный. Дон Хуан с серьезным выражением лица рассматривал меня. Дважды или трижды я открывал рот, чтобы задать ему вопрос, но никак не мог сформулировать свои мысли.
- Благодаря более высоким, чем у обычных людей, интенсивности и скорости, - сказал дон Хуан, - за несколько часов маг может прожить эквивалент обычной человеческой жизни. Его точка сборки, сдвигаясь в новые положения, вбирает больше энергии, чем обычно. Такой дополнительный поток энергии и называется интенсивностью.
Я необыкновенно ясно понимал то, о чем он говорил, и моя рациональность пошатнулась под ударом огромного замешательства.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня и предупредил, чтобы я остерегался реакции, которая нередко причиняет магам страдание, - разрушительного желания последовательно и логично объяснить магический опыт.
- Магический опыт настолько необычен, - продолжал дон Хуан, - что маги считают его интеллектуальным упражнением и используют для выслеживания самих себя. И все-таки их козырной картой как сталкеров является то, что они очень остро осознают себя воспринимающими существами, и то, что восприятие имеет намного больше возможностей, чем это может представить себе наш разум.
Единственное, что я мог сказать в ответ, - это лишь выразить свое понимание невероятных возможностей человеческого осознания.
- Для того, чтобы защитить себя от этой необъятности, - сказал дон Хуан, - маги вырабатывают в себе совершенное сочетание безжалостности, ловкости, терпения и мягкости. Эти четыре основы сталкинга неразрывно связаны друг с другом. Маги культивируют их, намереваясь получить их. Эти основы, естественно, являются положениями точки сборки.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Он продолжал, что любое действие, совершаемое любым магом, неизбежно управляется этими четырьмя принципами. Иными словами, любое действие каждого мага имеет заранее обдуманный замысел и исполнение и синтезирует в себе четыре основы сталкинга.
- Маги используют эти четыре настроения сталкинга как руководство к действию, - продолжал он. - Они представляют собой четыре различных состояния ума, четыре различных вида интенсивности, которыми маги могут пользоваться для того, чтобы заставить свою точку сборки сдвигаться в определенное положение.
Казалось, им внезапно овладело раздражение. Я спросил, не надоели ли ему мои настойчивые расспросы.
- Я сейчас думаю о том, как наша рациональность заводит нас в тупик, - продолжал он. - Мы склонны размышлять, задавать вопросы, выяснять. Но нет никакой возможности делать это относительно магии. Магия является актом достижения места безмолвного знания. А безмолвное знание невозможно охватить умом. Его можно только пережить.
Он улыбался. Глаза его сияли, как два пятна света. Он сказал, что маги, пытаясь защититься от всепоглощающего воздействия безмолвного знания, развили искусство сталкинга. Сталкинг сдвигает точку сборки медленно, непостоянно, таким образом давая магу время и возможность поддерживать самого себя.
- В искусстве сталкинга, - продолжал дон Хуан, - есть особая техника, которую очень широко используют маги - это контролируемая глупость. По мнению магов, контролируемая глупость - единственное средство, которое позволяет им иметь дело с самими собой в состоянии повышенного осознания и восприятия, а также - со всеми людьми и всем на свете в повседневной жизни.
Дон Хуан объяснил, что контролируемая глупость есть искусство контролируемой иллюзии или искусство создания видимости полной увлеченности в данный момент каким-либо действием, - притворство столь совершенное, что его невозможно отличить от реальности. Он сказал, что контролируемая глупость - это не прямой обман, но сложный, артистический способ отстранения от всего, и в то же время сохранения себя неотъемлемой частью всего.
- Контролируемая глупость - это искусство, - продолжал дон Хуан, - Своеобразное искусство, обучиться которому очень нелегко. Многие маги не желают изучать его, и не потому, что оно в основе своей порочно, но потому, что для его практики требуется слишком много усилий.
Дон Хуан признал, что сам он добросовестно практиковал контролируемую глупость, хотя это и не доставляло ему особого удовольствия, - возможно потому, что его бенефактор был ее адептом. А может быть, потому, что особенности его характера, - в сущности, по его словам, мелочного и неискреннего, - не обеспечивали гибкости, необходимой для практики контролируемой глупости.
Я удивлено посмотрел на него. Он умолк и уставился на меня своими озорными глазами.
- К тому времени, когда мы приходим к магии, наш характер уже сформировался, - сказал он, и пожал плечами, изображая беспомощность, - Поэтому нам остается лишь практиковать контролируемую глупость и смеяться над собой.

 

В порыве чувств я начал уверять дона Хуана, что мне он ни в коем случае не кажется мелочным или неискренним.
- Но это главные черты моего характера, - настаивал он. Но я отказывался согласиться с этим.
- Сталкеры, практикующие контролируемую глупость, полагают, что все многообразие человеческих личностей можно разделить на три категории, - сказал он и улыбнулся, как бывало всякий раз, когда он собирался сообщить мне что-то новое.
- Но это же абсурд, - возразил я. - Поведение человека слишком сложно, чтобы его можно было так просто свести всего лишь к трем категориям.
- Сталкеры говорят, что мы не настолько сложны, как мы порой о самих себе думаем, - ответил он. - Они говорят, что каждый из нас принадлежит к одной из трех групп.
Если бы я находился в обычном состоянии осознания, я принял бы его слова за шутку. Но сейчас, когда мой ум был в высшей степени ясным, а мысли - острыми, я чувствовал, насколько он серьезен.
- Ты это серьезно? - спросил я как можно более вежливо.
- Совершенно серьезно, - ответил он и рассмеялся. Этот смех немного снял мое напряжение. Дальнейшие его объяснения касались классификационной системы сталкеров. По его словам, люди, относящиеся к первой группе, являются идеальными секретарями, помощниками, компаньонами. Их личность отличается большой подвижностью, но такая подвижность неплодотворна. Однако они внимательны, заботливы, в высшей степени привязаны к дому, в меру сообразительны, имеют чувство юмора и приятные манеры, милы, деликатны. Иными словами, лучше людей и не сыщешь. Однако у них имеется один огромный недостаток - они не могут действовать самостоятельно. Им всегда требуется некто, кто бы руководил ими. Под чьим-то руководством, - каким бы жестким и противоречивым ни было это управление, - они изумительны, лишившись его - погибают.
Люди, относящиеся ко второй группе, наоборот - совершенно неприятны. Они мелочны, мстительны, завистливы, ревнивы, эгоистичны. Они говорят исключительно о самих себе и требуют, чтобы окружающие разделяли их взгляды. Они всегда захватывают инициативу, даже если это и не приносит им спокойствия. Им совершенно не по себе в любой ситуации, поэтому они никогда не расслабляются. Они ненадежны и никогда ничем не бывают довольны. И чем ненадежнее они, тем более опасными становятся. Их роковым недостатком является то, что ради лидерства они могут даже совершить убийство.
К третьей категории относятся люди, которые не приятны, но и не отвратительны. Они никому не подчиняются, равно как и не стараются произвести впечатление. Они, скорее всего, безразличны. У них сильно развито самомнение, исключительно на почве мечтательности и размышления о собственных желаниях. В чем они действительно могут преуспеть - так это в ожидании грядущих событий. Они ждут, когда их откроют и завоюют и с необыкновенной легкостью питают иллюзии относительно того, что впереди их ждет множество свершений, которые они обещают претворить в жизнь. Но они не действуют, поскольку на самом деле не располагают необходимыми средствами.

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

       Дон Хуан сказал, что себя он относит ко второй группе. После чего он предложил мне отнести самого себя к какой-нибудь из названных групп, чем невероятно меня смутил. Он смеялся так сильно, что почти катался по земле.
Затем он снова велел мне отнести себя к одной из групп, и тогда я нехотя предположил, что являюсь комбинацией всех трех.
- Не надо подсовывать мне эту комбинационную чепуху, - сказал он все еще смеясь. - Мы простые существа, и каждый из нас относится к одной из трех групп. Я полагаю, что ты относишься ко второй. Сталкеры называют ее представителей «пердунами».
Я было начал протестовать, что предложенная им классификация унизительна, но решил воздержаться от длинной тирады. Я лишь заметил, что если сказанное о трех типах личности истинно, то каждый из нас пожизненно привязан к определенному типу, не имея возможности ни измениться, ни освободиться.
Он признал, что дело именно так и обстоит. Несмотря на это, один шанс на освобождение все-таки остается. Данным давно маги установили, что все мы можем относиться к одной из этих групп лишь вследствие существования нашей саморефлексии.
- Наша беда в том, что мы принимаем себя всерьез, - сказал он. - К какой из трех групп относится наш образ себя, имеет значение лишь вследствие нашего чувства собственной важности. Если мы избавляемся от этого чувства, нам больше нет дела до того, к какой группе мы принадлежим.
Я всегда буду оставаться пердуном, - продолжал он, трясясь от смеха, - и ты тоже. Но сейчас я - пердун, который не принимает себя всерьез, чего нельзя сказать о тебе.
Я был возмущен. Мне хотелось спорить, но для этого потребовалось бы слишком много энергии.
Эхо его смеха, прокатившееся по пустынной площади, показалось мне каким-то сверхъестественным.
Он сменил тему разговора и быстро перечислил основные ядра, о которых мы уже говорили: проявления духа, толчок духа, уловки духа, нисхождение духа, требования намерения, управление намерением. Он вновь назвал их все, как бы давая мне возможность твердо их запомнить. Затем он кратко повторил все, что говорил мне ранее относительно ядер. Похоже, он хотел намеренно вложить в меня все эти сведения, пользуясь интенсивностью момента.
Я заметил, что основные ядра все еще остаются для меня тайной. Я остро чувствовал свою неспособность понять их. Казалось, он вот-вот сменит тему нашего разговора, а я об этом все еще не имел никакого понятия.
Я настаивал на дополнительных вопросах относительно абстрактных ядер. Казалось, он обдумывал - сказанное мной, а потом спокойно кивнул головой, - Эта тема была очень трудной и для меня, - сказал он. - Я, как и ты, задавал много вопросов. Но я, вероятно, был чуть-чуть эгоистичней, чем ты. И я очень злился. Вопросы я мог задавать только сварливым тоном. Да и ты задаешь их довольно воинственно. В конце концов ты и я в равной степени несносны, но только по разным причинам.
Относительно основных ядер дон Хуан добавил, прежде чем сменить тему разговора, всего лишь одну вещь, - что обнаруживают себя они невероятно медленно - то неустойчиво проявляясь, то отступая.

 

- Я могу без конца повторять, что тот, чья точка сборки сдвинулась, - начал он, - может двигать ее дальше. Учитель нужен нам лишь по одной причине - он должен безжалостно побуждать нас к действию. В противном случае мы обязательно остановимся, чтобы поздравить самих себя с тем, что продвинулись так далеко.
По его словам, мы оба являем собой пример отвратительной тенденции выходить из себя. К счастью, его бенефактор, будучи непревзойденным сталкером, совершенно не щадил его.
Дон Хуан рассказывал, как во время ночных путешествий по пустыне Нагваль Хулиан основательно просветил его относительно природы чувства собственной важности и движения точки сборки. По словам Нагваля Хулиана, чувство собственной важности - это чудовище о трех тысячах голов. Противостоять ему и победить его можно лишь в трех случаях. Во-первых, если отсечь все головы последовательно; во-вторых, - достичь того загадочного состояния, которое называется местом без жалости, постепенно разрушающего чувство собственной важности; и в-третьих - если за мгновенное истребление трехтысячеголового чудовища заплатить своей собственной символической смертью.
Нагваль Хулиан советовал избрать третий путь. При этом он сказал дону Хуану, что тот может считать себя счастливым, если ему будет предоставлена возможность выбора, потому что обычно только дух определяет путь, по которому должен следовать маг, и долг мага - следовать ему.
Дон Хуан сказал, что учил меня так же, как в свое время его учил бенефактор - отсекать все три тысячи голов чувства собственной важности одну за другой, однако результаты оказались весьма различными. Тогда как я поддавался учению очень хорошо - он не поддавался ему вообще.
- Со мной был особый случай, - продолжал он. - С той самой минуты, как мой бенефактор увидел меня, лежащего на дороге с пробитой пулей грудью, он знал, что я - новый Нагваль. Он и вел себя соответственно, сдвинув мою точку сборки после того как здоровье мое немного улучшилось. Вот почему я так легко мог видеть поле энергии в виде чудовищного человека. Однако этот прием вместо предполагаемой помощи стал помехой дальнейшему движению моей точки сборки. И в то время, когда точки сборки других учеников постепенно сдвигались, моя оставалась неподвижной на уровне способности видеть монстра.
- Но почему твой бенефактор не объяснил тебе причину происходящего? - спросил я, озадаченный этими излишними сложностями.
- Мой бенефактор не верил в то, что можно получить знание даром, - сказал дон Хуан. - По его мнению, знание, сообщаемое таким образом, является не столь эффективным. Им невозможно воспользоваться в случае необходимости. С другой стороны, для знания, полученного на практике, всегда найдется способ словесного выражения.
Дон Хуан сказал, что его метод обучения отличается от метода обучения его бенефактора тем, что сам он верит в необходимость свободы выбора, чего тот совершенно не допускал.
- Не пытался ли Нагваль Элиас, учитель твоего бенефактора, рассказывать тебе о том, что происходило на самом деле? - настаивал я.
- Он попытался, - вздохнув, сказал дон Хуан, - но я был тогда просто невыносим. Я считал, что знаю все. Поэтому то, что говорили мне они оба, я попросту пропускал мимо ушей.

 

 

Поделиться сообщением


Ссылка на сообщение
Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать учетную запись

Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!

Регистрация нового пользователя

Войти

Уже есть аккаунт? Войти в систему.

Войти

  • Создать...