Лидеры

Что случилось, Док? Когда я впервые встретил Дока, он курил косяк под трибуной на Национальном съезде Демократической партии в 1972 году в Майами. Это была ночь открытия конгресса, и я сидел на трибунах и слушал эти выступления, когда совершенно внезапно — и безошибочно, кстати — почувствовал запах марихуаны и понял, что он идёт откуда-то снизу. Я заглянул под трибуны и увидел довольно крупного парня, курившего огромный, жирный косяк. Он пытался быть осторожным, но у него это не получилось. Я видел, как он прячется в тени — высокий, долговязый, с длинными руками и выглядящий до ужаса мне знакомым. Господи Иисусе, тогда я понял: это же Хантер Томпсон! К черту лишние слова. Я быстро пробрался под трибуны и попытался подкатить как можно вежливее. — Ха-э-э… какого хрена?!! Кто ты? — сказал он. — Привет, Хантер. Я Кейт Строуп из Национальной организации по реформе законов о марихуане. Мы — новое лобби всех курильщиков. — Ой. Ах, да! Да уж! Вот так встреча... — он протянул мне косяк. — Ты хочешь немного? Мы приговорили этот косяк и начали нашу с ним дружбу, которая продлилась 33 года. Кажется, я припоминаю некоторое признание со стороны Хантера. Возможно, я отправил ему письмо ещё до того, как мы встретились, с предложением присоединиться к нашему NORML. Так что Док, возможно, реально знал, кто я такой, когда я подошёл к нему под трибуной в Майами, хотя… я в этом сомневаюсь. Но я-то точно знал, кем был он... Как и любой другой молодой стоунер из Америки, я читал «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», поскольку я увидел его восемью месяцами ранее в Rolling Stone. Хантер вскоре добился большой известности, даже настолько большой, что можно было вообще не оглядываться назад. Следующим летом, в 1973 году, эта «Вегасская книга» (Vegas book) — так он иногда называл свою авторскую работу — была выпущена с необычайным успехом, и Док Томпсон проложил себе путь в мир писателей ХХ века. Но в ту ночь, когда я встретил Томпсона, его звезда ещё только восходила. Уже имея свою массовую аудиторию — а в будущем его ждала известность и на периферии — он работал над своей следующей книгой, Fear and Loathing on the Campaign Trail '72, общаясь с менеджерами кампаний, стратегами, планировщиками и всеми кандидатами, обращаясь к тем людям, которых он прежде никогда не видел. Док, как и я, называл себя «политическим наркоманом», и это было некой основой нашей долгой дружбы, а также взаимного пристрастия к разным наркотикам. За эти годы я провёл много ночей, сидя на корточках на кухне в его доме в Вуди-Крик, штат Колорадо, а сам он был «убит» шишками под завязку, упоровшись при этом ещё и кокаином. И вот под всем, чем можно, он был ещё и слишком пьян, чтобы водить машину, но при этом всегда готов к разговорам о политике. Во время одного из моих первых визитов в Аспен, в середине 1970-х, Хантер и его жена Сэнди пригласили меня присоединиться к ним и поехать с ними на свадьбу к певцу Джимми Баффету. Она проходила в доме Гленна Фрея, вокалиста группы Eagles и по совместительству — соседа самого Баффета. Хантер и Сэнди тогда заехали за мной в отель «Джером», и мы втроем съели кислоту, чтобы максимально заценить ту свадьбу. Я могу вспомнить, как приехал тогда в красивый дом, где Баффет и его будущая жена Джейн выглядели как две настоящие знаменитости Аспена, а Eagles, кстати, выступали после свадьбы, прямо на балконе. Это был поистине уникальный и замечательный день, но я уже смирился с тем, что был просто в невменяемом состоянии и не очень хорошо помню все детали. Хантер на борту Уже в 1976 и 1977 годах Хантер был весомым игроком на всех конференциях NORML, которые мы всегда проводили в отеле Hyatt Regency на Капитолийском холме. Один год он был в группе, куда входили Кристи Хефнер из Playboy, Крейг Копетас из Fligh Times и я. Я не помню точных подробностей, но судя по фотографиям мы, похоже, тогда получали нереальное удовольствие. В то время мы были сосредоточены на прогрессе, которого мы и добивались, поскольку всё больше и больше штатов приближались к подножью декриминализации, и мы искренне чувствовали и верили в то, что мы подступаем к тому дню, когда марихуана наконец будет легализована! Когда подошла очередь Хантера, чтобы выступить, он встал на трибуну и прокричал: «Я не знаю, чему все вы так радуетесь! Мне даже кажется, что вы празднуете! Как можно быть сейчас в таком хорошем настроении, когда я даже не могу найти тут травки, чтобы курнуть?! Что, черт возьми, здесь происходит?!» Конечно, он так работал с толпой — я заходил к нему накануне вечером, и у Хантера было при себе намного больше наркотиков, чем он мог бы употребить сам (а это о чем-то говорит!). Тем не менее, он продолжил: «Весь прогресс, о котором вы говорите, не стоит ни гроша, если любители курить марихуану попросту не могут нигде взять хорошую марихуану! Какого хрена вы, ребята, празднуете-то, а?» Многие из той аудитории начали просто кидать в него косяками, тем самым давая понять Хантеру, что они всегда бы «прикрыли его зад» на тот случай, если ему действительно понадобится ещё больше травы. Но цель, которую преследовал Хантер — так мог только он, — заключалась в том, что пока курильщиков продолжают арестовывать, а марихуана находится вне закона, праздновать такие маленькие победы в нескольких штатах преждевременно и просто бессмысленно. Позднее и история доказала его правоту: более 35 лет спустя мы всё ещё боремся с запретом на каннабис. На сегодняшний день уже более 850 000 американцев были арестованы по обвинениям, которые связанны с каннабисом! Просто представьте себе, и ведь это только в прошлом году — кстати, это самый высокий показатель за все время! В течение второго года Хантер, похоже, так и не выходил из своего образа во время абсолютно всех конференций. У него была особая комната для круглосуточных вечеринок, и каждый раз, когда я заходил к нему, к этому моменту уже около дюжины участников конференции проводили там время, накуривая до бессознательного состояния нашего гонзо-журналиста. И, конечно же, Хантер сыграл свою привычную роль в полной мере, в том числе он кидал тележки для обслуживания номеров об стену, тем самым он нанёс своему номеру ущерб примерно на 1000 долларов — конечно, это были не такие уж серьёзные, но всё же относительно дорогие выходки... Однажды, когда я был наедине с Хантером, я почувствовал необходимость более ответственно относиться к деньгам нашей организации, и я высказал ему всё, что думал о тех выходках и нанесённом гостинице ущербе, за который я платил два года подряд, а затем спросил, может ли он быть хотя бы немного поосторожнее. Следует отметить, что Хантер никогда не просил плату за участие в каком-либо мероприятии NORML. Иногда мы платили за его авиабилеты или, например, номер в отеле, но точно никогда не платили за его участие. Чувствуя свое доминирование в наших с ним отношениях, Хантер улыбнулся и сказал: «Что ж, Кейт, если ты думаешь, что я этого не достоин, то мне не обязательно и приходить…» Я сразу рассмеялся и сказал: «Неважно, Док. Давайте просто оставим всё как есть». А ведь он был прав: какие бы расходы мы ни понесли из-за его злоупотреблений в номере отеля, посещаемость наших конференций иногда увеличивалась на все 50 процентов — примерно с 300 до 450 человек — когда распространялся слух о том, что Хантер будет произносить там речь. И он всегда был доступным почти круглосуточно для тех, кто хотел с ним встретиться. Он на самом деле делал всё для того, чтобы другие могли просто побыть с ним вместе под кайфом! Люди привозили самую лучшую травку со всей страны, чтобы поделиться ею с самим Хантером Томпсоном! Скалистая высокая гора Долгое время одной самых любимых вещей в моей жизни было найти любой предлог, чтобы посетить Аспен и провести там пару ночей с Хантером. Аспен — это прекрасный город с отличными ресторанами, фантастическим катанием на лыжах и множеством интересных людей. Это то самое место, где сложно не получить удовольствие, вне зависимости от времени года. Но основной причиной моего визита была возможность хорошенько подзарядиться поздней ночью на ферме Owl Farm. Вечер для Хантера всегда был особенным событием. Он сидел на кухне, за барной стойкой, которую он использовал в качестве своего стола и оперативной базы, с пишущей машинкой и факсом в пределах лёгкой досягаемости, а также с пультом дистанционного управления, свисающим с потолка на шнурке (так что он всегда мог найти его даже в самых хаотичных обстоятельствах), от своего телевизора, кстати, с самым большим экраном, доступным в то время. И буквально десятки — возможно, сотни — заметок, факсов, писем и разных изображений, большинство из которых были каракулями Хантера, которые либо редактировали исходный текст, либо комментировали то, что сказал кто-то другой. Всё это, как и многие другие объекты его творчества, крепилось скотчем, кнопками или скрепками на стены, холодильник, кухонные шкафы и всевозможные абажуры. Это было привычным для меня зрелищем, в которое мне всегда нравилось возвращаться, что-то вроде своей зоны комфорта, хотя и вдали от дома. Когда вы были гостем Хантера, он предлагал вам кухонный стул рядом с ним, а если были другие гости, то они сидели на диване напротив телевизора по другую сторону барной стойки. Телевидение было важно для Хантера, потому что он всю жизнь был фанатом спорта и любил делать ставки — не только на результат футбольного матча, но и на каждый его ход. Он часто брал трубку и звонил другу, даже посреди ночи, чтобы узнать, не хочет ли тот сделать ставку на следующую игру. Вы могли быть запросто вовлечены в разговор с Хантером, когда он, например, внезапно отправлял по факсу записку другу, с которым он вёл вообще другой диалог, и с особым всплеском озарения, которое, как он чувствовал, могло продвинуть его в нужном направлении, в котором он и хотел двигаться сам. Время от времени он рассказывал о том, что делал — особенно если это выходило за рамки допустимого. Во всех других случаях у него было по два или три разговора одновременно: один с вами лично, другой с получателем факса и, может быть, ещё и третий — по телефону с кем-то там ещё. Но всё это не оставляло чувства, что Хантер игнорирует вас или не обращает на вас внимания — всё как раз таки наоборот. Встречи с ним были похожи на участие в нескончаемом интеллектуальном шоу, в котором его цель заключалась в том, чтобы заставить вас сказать или сделать что-то, что он затем мог бы по-доброму высмеять. Если он обнаруживал какую-то проблему, о которой вам было явно неудобно даже думать, то он обязательно возвращался к этой теме, причём неоднократно. Да ещё и с лукавой ухмылкой, которая давала вам понять, что ему очень весело с вами. В моем случае, всякий раз, когда я навещал Хантера в годы после моего участия в инциденте с Борном (в котором Кейт признался журналисту, что видел Питера Борна и наркобарона Джимми Картера, нюхающего кокаин на вечеринке — ред.), даже если это было два десятилетия спустя, Хантер настаивал на том, чтобы вернуться к теме и не выдавать наших союзников, и прилагал все усилия, чтобы заставить меня извиниться! Я же, со своей стороны, утверждаю, что ничего не знаю об этом, и обвиняю его в том, что он всё это выдумал! Я лишь вспоминаю один конкретный вечер, вероятно в 2000 или в 2001 году, когда мы с Джерри Гольдштейном были в гостях у Хантера, и они вдвоем повалили меня на пол, пытаясь заставить меня «признаться» в моём промахе, утверждая, что это будет «большим шагом» к моему окончательному «выздоровлению и реабилитации». — Признайся и очисти свою душу! — закричал Хантер, когда они с Джерри удерживали меня вдвоем. — Это же ты плюнул в сторону Питера Борна! Признавайся, сука! — Я не признаю и не отрицаю это обвинение, — возразил я. — Я требую права поговорить со своим адвокатом… Одной из самых замечательных черт Хантера была его способность пить и принимать наркотики в колоссальных объёмах в течение нескольких часов подряд. Затем, когда я уже угасал и прощался со всеми, наверное, в 2 или 3 часа ночи, то он звонил одному из своих помощников (тому, который жил на ферме), и они принимались за грандиозную работу над тем писательским проектом, который в настоящее время стоял на переднем плане, прямо в самом центре! Потом они работали до рассвета, пока Хантер наконец-то не уходил спать. Сказать, что он вёл ночной образ жизни, будет, скорее, преуменьшением: иногда вообще казалось, что он боялся света и большую часть времени бодрствовал лишь в темноте. Реквием для тяжеловеса В феврале 2005 года пришло известие, что Хантер покончил с собой. Он сидел на своем обычном месте, на кухне, когда приставил пистолет к голове и нажал на курок. Хантер умер от собственной руки в возрасте 67 лет. Его здоровье ухудшалось в последние пару лет. Ему к тому времени сделали замену бедра, и он был в основном прикован к инвалидной коляске. Какими бы ни были его причины покончить с собой — в то время это не было полной неожиданностью для тех, кто знал его на протяжении долгих лет. В последний раз я видел Хантера в 2002 году, когда мы с его женой Синди отправились весной в отпуск в Аспен. И однажды утром мы встретили его за завтраком (ладно, возможно, это было ранним днем) в одном из его любимых мест, прямо напротив аэропорта Аспена. В то время его здоровье было ещё хорошим. Он, как обычно, был в игривом, приподнятом настроении и носил эту глупую красную пластиковую шляпу со свиньей — такую, какую носят фанаты Университета Арканзаса на играх Razorback. Хантер тогда настоял на том, чтобы Синди надела эту шляпу, пока мы все завтракали, и у меня есть чудесная фотография, на которой они сидят вместе и улыбаются, а она — с этой шляпой на голове. Когда я сейчас смотрю на это фото, то мне кажется, что на нём запечатлено чистое и истинное удовольствие от проведения времени с Хантером — где бы мы ни были и чем бы мы не занимались. В его присутствии жизнь всегда была какой-то захватывающей, забавной и зачастую немного опасной, это и заставляло всех нас хотеть проводить с ним время. Это был некий шанс пожить хоть какое-то время в «дикой природе», а затем уйти и вернуться в реальный мир. Только Хантер мог быть в этом мире всё время и оставаться при этом живым! Источник: High Times Еще почитать: Ретроспектива High Times: Интервью с Уильямом Берроузом от 1979 года Легенды High Times: Чарльз Буковски Легенды High Times: Эд Розенталь Гранд-дама мира каннабиса История журнала High Times