«Наркополитика России славится на весь мир как одна из наиболее драконовских»
— Анна, расскажите, с чего всё начиналось, когда и при каких обстоятельствах появился Фонд имени Андрея Рылькова?
— Фонд появился в 2009 году. У его истоков стояли я и моя подруга Таня Иванова. Сейчас мы — учредительницы Фонда, а раньше вместе работали во Всероссийской сети снижения вреда. Это организация помогала найти финансы и оказывала техническую поддержку проектам «Снижение вреда» в России, которые занимаются снижением вреда от наркотиков. Этих проектов было достаточно много, около 80 по всей России, но за прошедшие 12 лет их успешно истребили. Оставшиеся можно пересчитать буквально по пальцам одной руки. Но мы хотели сделать организацию немного другого формата, больше активистского характера.
В 2009 году поменялась политика правительства Российской Федерации. Если раньше правительство и минздрав ещё как-то поддерживали работу по снижению вреда, улучшению наркополитики и старались придерживаться мировых практик, то в 2009 году бывший министр здравоохранения Голикова объявила на Совете безопасности, что минздрав больше не собирается придерживаться стратегии снижения вреда, что это злотворная западная стратегия, а Россия пойдет своим путём по профилактике ВИЧ-инфекции и снижению вреда от наркотиков. Ну, они пошли своим путём, а мы — своим.
Мы зарегистрировали Фонд имени Андрея Рылькова, и первое, что сделали — опубликовали историю моего друга Костика Пролетарского. Он умер вскоре после того, как освободился из мест лишения свободы. Он был болен ВИЧ, когда попал туда, а попал он туда, естественно, за наркотики. На зоне Костя не получал антиретровирусную терапию, вместо неё он получал пытки и издевательства. Когда он освободился, у него было настолько плохое состояние здоровья, что его никак не могли начать лечить от туберкулеза, которым он заразился там же, на зоне.
Я ездила к нему в Питер, в Боткинскую больницу, записала с ним интервью, а потом Костя умер. Я опубликовала это интервью, которое произвело очень большой шок. Мы перевели это интервью на английский, и оно снова произвело очень большой шок: людям было сложно поверить, что в России сохранялись пыточные условия содержания людей в зонах. Там, как в концлагере, их буквально травили хлоркой, аммиаком, не лечили, издевались.
С истории Кости началась работа фонда, и мы решили, что наша задача — озвучивать истории людей и делать слышимыми голоса тех, кто пострадал, став жертвой негуманной российской наркополитики.
— Какие цели вы перед собой ставите, к чему стремитесь?
— Наша миссия — способствовать продвижению наркополитики, основанной на защите здоровья и прав человека, на уважении к достоинству человека, несмотря на то, что это очень тяжело. Общественная политика в России репрессивная в целом, а наркополитика России славится на весь мир как одна из наиболее драконовских, основанных на пережитках американской войны с наркотиками, от которой в самой Америке уже давно стараются отказаться. Там пытаются реформировать наркополитику и общество, найти какие-то возможности интеграции и регулирования наркотиков, а в России продолжают придерживаться той модели, которая появилась в США в 60–70-е годы прошлого века, и даже хуже.
— Как деятельность Фонда способствует этой миссии?
— Для меня наиболее важным итогом работы Фонда является то, что понятие «гуманной наркополитики» вообще вошло в общественный дискурс.
Когда мы только начинали работать, приветствовались такие методы, как у екатеринбургского «Города без наркотиков», когда людей можно было безнаказанно похищать из дома, избивать, пытать, не кормить, месяцами держать пристёгнутыми наручниками к батарее, к кровати. Как ни странно, такой подход поощрялся обществом, и люди, которые продвигают подобный подход, были очень популярны, а альтернатив не было. Считалось, что если человек наркоман — он не вполне человек, а что-то среднее между животным и зомби, и что единственный способ его или её исправить — это «выколачивать дурь». Когда мы начали работать, такая точка зрения была очень распространена. Даже представители российской интеллигенции, писатели, правозащитники поддерживали эту точку зрения. И нашей задачей было обратить внимание на то, что это негуманно, ужасно, что есть гораздо лучшие способы помогать людям, у которых проблемы с наркотиками, и исправлять общество. Мне кажется, что нам удалось развить этот дискурс в обществе, и что сейчас наркофобия уже считается неприемлемым явлением. Это — наше большое достижение.
Другое важное достижение: нам удалось — сначала вообще без денег, без поддержки — всё это время проводить в Москве программу «Снижение вреда», уличную социальную работу, распространение шприцев, презервативов, тестов на ВИЧ. В Москве это было особенно тяжело, потому что руководство здравоохранения и мэр Москвы были настроены категорически против этих программ и запрещали их. Ни одна неправительственная организация до нас этим не занималась. Мы решили попробовать, и сегодня можно сказать, что за прошедшие 12 лет наша программа расширяется, мы помогаем всё большему числу людей — и это тоже наш важный успех.
В 2013 году у нас появились уличные юристы. Мы привлекаем много юристов, которые проводят консультации, но также обучаем и социальных работников, которые становятся параюристами, то есть людьми без специального юридического образования, которые тем не менее могут оказывать помощь в разных вопросах. Проводим много разных мероприятий для сообщества, распространяем брошюры о законах и наркотиках, учим, как защитить себя при контакте с полицией, поддерживаем форум людей, употребляющих наркотики. В прошлом году мы начали расширять наши услуги в области психического здоровья. У нас теперь работают два психолога, есть возможность направлять людей к психологам и психиатрам.
В общем, каждый год мы расширяем свою работу. И это тоже большой успех, потому что несмотря на тяжёлое политическое положение в стране, давление на неправительственные организации и ужесточающуюся наркополитику, нам удалось не только сохранить свою маленькую деятельность, но и приумножить её, расширить и помогать всё большему числу людей.
— Кто финансирует деятельность Фонда?
— Мы получаем средства в основном из зарубежных источников, от международных организаций. Буквально недавно мы вместе с ещё рядом проектов из России получили большое финансирование от глобального фонда по борьбе со СПИДом, туберкулезом, малярией. Для нас это возможность поддержать практически всю нашу деятельность по снижению вреда без привлечения дополнительных источников. В прошлом году мы работали за счет средств награды от фармкомпании, полученной за достижения в области профилактики ВИЧ-инфекции, и эта награда позволила нам почти год поддерживать наш сервис по снижению вреда.
Из российских источников, из президентских грантов мы не можем получать деньги, так как мы — организация — иностранный агент, но эти гранты и так не поддерживают деятельность по снижению вреда.
Плюс за последние годы сильно увеличилась поддержка от сообщества, от обычных людей, благодаря которым мы собираем регулярные донаты на платформе «Нужна помощь» (https://nuzhnapomosh.ru/funds/fond-andreya-rylykova/). Скоро мы перезапустим наш сайт, на котором тоже можно будет оформить регулярные пожертвования — сейчас на нашем стареньком сайте можно сделать только разовое пожертвование. Эта помощь очень выручает в тяжёлые времена, когда у нас нет денег на закупку материалов.
«При помощи «Налоксона» мы спасли 758 жизней в 2020 году»
— Каким образом люди могут обратиться к вам за помощью, и что именно вы можете сделать для них?
— Обратиться к нам можно через телеграм-канал «Друзья. Фонд Андрея Рылькова» — этот канал ведут люди, которые нас поддерживают. В этом телеграм-канале каждую неделю публикуют график наших выездов — это важно, в основном, для людей, которые употребляют инъекционные вещества, им мы предоставляем шприцы, презервативы. Можно позвонить нам по телефону +7-926-88-79-087 с 10 до 22 часов по московскому времени.
У нас есть юристы, юристки, социальные работники, которые помогут обратиться за медицинской и социальной помощью. Мы часто занимаемся восстановлением документов, помогаем получить инвалидность и решить другие вопросы. У нас есть психологи и психиатры, которые консультируют бесплатно.
— Вы работаете ли только в Москве или у вас есть представительства в других городах России?
— Мы работаем только в Москве, но мы сотрудничаем с форумом людей, употребляющих наркотики. У этого форума есть участники и участницы из разных городов России, так что для решения каких-то вопросов, особенно юридических, мы можем найти в других городах наших коллег, которые смогут оказать помощь.
— Как много людей обращается к вам за помощью?
— Озвучу вам некоторые цифры 2020 года по нашей уличной социальной работе. Этот год был тяжелым из-за ковида не только, конечно, для нас, но и для всех. Нам приходилось менять формы работы, одно время мы не могли выезжать на улицы каждый день, как мы это делаем обычно.
Сначала расскажу, как выглядит эта уличная социальная работа. У нас есть микроавтобус и пешие социальные работницы. Мы каждый день выезжаем в разные точки Москвы: к аптекам, к местам, где собираются люди, употребляющие наркотики. Некоторые из этих точек мы посещаем давно, но все время появляются новые. Там стоим по нескольку часов, к нам подходят люди, берут материалы, тесты, могут получить помощь по юридическим, социальным, медицинским вопросам и так далее.
В 2020 году 3779 человек получили помощь от сотрудников фонда на улицах, было проведено 1017 тестов на ВИЧ, 256 участниц и участников проекта получили медицинскую помощь, 640 — консультации по юридическим вопросам, 706 — консультации по лечению наркозависимости. Есть ещё один очень важный индикатор, которым мы очень гордимся — 758 жизней было спасено при помощи розданного нами препарата «Налоксон». Он помогает предотвратить смерть от опийной передозировки. Мы просим людей сообщать нам, если при помощи «Налоксона» им удалось кого-то спасти. И вот эти 758 — это только те, кто вернулся и рассказал нам о том, что им удалось спасти чью-то жизнь. Это очень большая цифра. В предыдущие годы у нас было 300–400 спасённых человек. Но сейчас, видимо, с одной стороны, растёт и распространенность опийных передозировок, а с другой — больше людей узнает о «Налоксоне» и обращаются к нам. Это те цифры, которые для нас особенно важны.
«Запрос на психологическую помощь постоянно растёт»
— Сколько в Фонде волонтёров и поддерживающих его людей? Как они приходят к вам?
— Есть около сорока человек, которые помогают нам в социальной работе. Регулярных волонтёров — человек двадцать. Есть те, кто работает с нами много лет, есть и другие, которые появляются и делают проекты, которые им интересны — таких достаточно много.
Про работу Фонда узнают обычно из СМИ. Мы — единственная организация в России, которая занимается и сервисом, и наркополитикой, поэтому люди, которые этим вопросом интересуются, знают о нас. Много молодых людей обращаются к нам, предлагают свою помощь, за что им огромное спасибо!
Ещё мы регулярно проводим «Школу волонтёров», и оттуда к нам тоже постоянно приходят люди. В прошлом году это было трудно сделать из-за ситуации с коронавирусом, но нам удалось провести онлайн «Школу правозащитников». Кроме того, нам часто пишут, что хотят помогать, спрашивают, что можно сделать. Одни приходят со своими проектами для совместных коллабов, другие просто приходят и учатся социальной работе. Сейчас мы как раз нашли координаторку волонтеров, чтобы эту работу систематизировать ещё больше. И плюс работа телеграм-канала «Друзья. Фонд Андрея Рылькова» — его, как и Инстаграм, тоже ведут волонтёры, которые на самом деле очень много делают в организации, и, надеюсь, это будет продолжаться и расширяться дальше.
— В каких специалистах Фонд испытывает наибольшую потребность?
— Хороший вопрос. Сильно увеличился запрос на помощь психологов. Это связано с ситуацией с ковидом, всем тяжело дался прошлый год, тем более людям, употребляющим вещества, и тем более людям, зависящим от веществ. Сейчас у нас есть два психолога, но запрос на психологическую помощь постоянно растёт.
Ещё мы начали проект помощи жертвам гендерного насилия: женщинам, пострадавшим от домашнего, полицейского, институционального насилия. Там тоже нужны специалистки со специфическим опытом. Сейчас мы пытаемся сами этому обучаться, но также стараемся выйти на связь со всеми организациями Москвы, которые этим занимаются. К сожалению, многие организации, которые могут предоставить шелтер (убежище — ред.) или другую помощь, не работают с женщинами, употребляющими вещества или зависимыми от веществ. Их можно понять: они не знают, что делать в такой ситуации. В России нет метадоновой заместительной терапии, которая во всем мире очень сильно помогает в таких ситуациях, чтобы люди могли спокойно жить, не думая постоянно о наркотиках. Но в России такой возможности нет, поэтому даже в шелтеры женщинам устроится сложно, и сейчас мы эти проблемы стараемся решать.
То есть сейчас у нас основной запрос — это специалистки в области насилия и люди, которые занимаются психическим здоровьем. Конечно, всё время есть потребность в юристах. Своих адвокатов своих нет, мы стараемся по возможности направлять к адвокатам, но если бы у нас появились свои — это было бы здорово.
«Статус иноагента — вещь неприятная. Но мы привыкли»
— Оказывают ли вам какую-то помощь и поддержку федеральные или региональные власти?
— Нет, мы не находим ни понимания, ни поддержки ни на каких уровнях — ни на федеральном, ни на региональном. На муниципальный уровень, в принципе, мы выйти особо и не пытались. Единственное — в прошлом году мы предлагали свои семинары отделениям полиции в тех местах, где проводим социальную работу. Потому что иногда к нам подходят сотрудники полиции, которым интересно узнать про профилактику ВИЧ и про то, чем мы занимаемся. У нас уже был опыт проведения таких семинаров. В прошлом году мы опять предложили их провести, но от них отказались, потому что мы организация — иностранный агент, и никакие муниципальные органы с нами работать не будут.
Мы и не ожидаем поддержки. Наоборот, наша деятельность подвергается гонениям, в основном, со стороны федеральных властей. Каждый год на нас накладывают всё новые и новые штрафы. В прошлом году один депутат устроил атаку на нас и пригрозил всеми возможными проверками. Нам пришлось закрыть наш веб-сайт, также из-за угроз репутации от сотрудничества с нами отказался один очень крупный частый фонд по борьбе со СПИДом.
— Насколько осложнил работу Фонда статус иноагента?
— Этот статус очень увеличил административную нагрузку. Нам нужно сдавать много отчетов, проводить аудит, и всё это в очень сжатые сроки. И плюсом, из-за того, что мы иноагенты, к нам проявляют повышенное внимание. Уже несколько раз приходили штрафы, не связанные с «иноагентством»: за пропаганду наркотиков или по закону о нежелательных организациях, за какие-то гиперссылки на сайте нежелательной организации, которую вообще очень трудно найти невооруженным взглядом. Ну и, конечно, статус иноагента — вещь неприятная. Но мы с 2016 года уже привыкли к этому.
Очень ограничивает то, что мы не можем распространять информацию, потому что маркировать каждый твит нереально. Недавно наших коллег в Тольятти оштрафовали за то, что у них Вконтакте не были промаркированы посты 2019 года, а оштрафовали их в 2021, в общей сложности на 400 тысяч. Поэтому мы просто стерли наши соцсети, чтобы не подвергать себя такому риску. За каждый пост денег не напасешься.
У нас уже был огромный штраф. Его нам впаяли за то, что мы опубликовали на нашем веб-сайте газету для людей, употребляющих наркотики. В этой газете была статья о снижении вреда от мефедрона. И вот за публикацию статьи, которая говорит про вред от мефедрона и как его снижать для людей, которые его уже употребляют, нам впаяли штраф 800 тысяч. Было очень сложно собрать эти деньги, спасибо всем, кто помог! Но каждый раз на такое приключение идти не хочется.
Отсутствие у нас социальных сетей, отсутствие сайта, который нам пришлось снести из-за слишком большого риска с точки зрения законодательства, — это, конечно, очень большое ограничение для нас, с которым нам приходится мириться. Но, с другой стороны, сейчас можно найти много полезной информации в разных источниках. Люди знают, где искать, в этом плане для молодежи дефицита информации нет.
«У нас нет положительных моделей, как нужно помогать людям, у которых проблемы с наркотиками»
— Чувствуете ли вы поддержку со стороны обычных людей в России? Влияет ли на отношение к вам стигматизация наркотиков и наркопотребителей в обществе?
— Несмотря на все сложности, мы ощущаем очень большую и растущую поддержку нашей работе. Обычно о ней узнают друзья друзей на Facebook или где-то ещё. И если в целом в обществе царит наркофобия, страх по отношению к веществам и людям, которые их употребляют, то в нашем пузыре всё тихо-мирно, все нас поддерживают, понимают, и этот пузырь всё расширяется. Уходят из употребления слова «наркоман» и «торчок», ко мне обращаются с просьбой проверить тексты на наркофобную лексику. Люди все внимательнее следят за тем, чтобы не наркофобить в каких-то своих публичных высказываниях. Это актуальная для России проблема, потому что у нас нет положительных моделей, как нужно помогать людям, у которых проблемы с наркотиками, но мне кажется, что это понимание всё больше и больше распространяется в обществе.
Негативные представления о людях, употребляющих наркотики — это результат пропаганды. Война с наркотиками — это сознательные инвестиции в распространение определенной модели понимания того, что такое психоактивные вещества. Я уже говорила, что война с наркотиками зародилась в 60–70-е годы прошлого века в США. Это была сознательная пропагандистская работа, направленная на создание у населения представление о том, что наркотики — это враг, что единственный способ бороться с наркотиками — это война, милитаристские интервенции, полиция, тюрьмы и так далее. Однако за те 50 лет, что эта война ведётся, стало понятно, что такой подход абсолютно неэффективен.
Планировалось, что к 1998 году мы будем жить в мире без наркотиков, но к сегодняшнему дню стало понятно, что война с наркотиками не приближает нас к миру без наркотиков (или к миру с наркотиками), однако при этом было принесено огромное число человеческих жертв. От этой войны пострадали и погибли многие люди, были разрушены целые сообщества, но при этом население продолжает верить в то, что это единственный подход к вопросу наркотиков.
К сожалению, у нас не столько ресурсов, как у пропагандистской государственной машины. Мы можем дотянуться только до небольшого большого числа людей. К счастью, благодаря суперпрофессиональным журналистам, в последние годы удаётся понемногу менять общественное представление о том, что можно делать.
— Можете ли вы рассказать истории людей, которым Фонд оказал поддержку? Насколько изменилась их жизнь?
— Есть очень много людей, которым мы оказали поддержку. Насколько изменилась их жизнь? Вот пара случаев.
Елена была задержана сотрудниками Росгвардии в ноябре 2020 года и направлена на экспертизу, которая выявила в её анализах следы наркотиков (марихуана, альфа-ПВП). В отношении Елены было возбуждено дело об административном правонарушении за употребление наркотиков в общественном месте. Елена обратилась в Фонд за юридической помощью, и её защиту в суде представлял юрист Тимур Мадатов.
В судебных заседаниях были допрошены сотрудники полиции, которые сообщили, что не могут точно сказать, употребляла ли в момент задержания Елена наркотические вещества или же нет.
Елена дала показания, что является наркозависимой и, естественно, ввиду этого в её биоматериале есть следы наркотиков, однако это не значит, что она употребляла их в общественном месте. Скорее всего, в тот день она употребляла их у себя дома. В результате в феврале 2021 года суд вынес решение о прекращении дела и признал Елену невиновной.
Ещё один из недавних случаев: Виталий был осужден за сбыт наркотиков к лишению свободы и помещен в тюрьму, которая находится вдали от места проживания его родителей, поэтому они не могли его навещать. Виталий подавал ходатайство о том, чтобы его перевели в тюрьму, которая расположена в том же регионе, где проживают его родители, но ему было отказано. Он обратился в Фонд, и юристом Фонда был подан административный иск о признании отказа незаконным.
Суд первой инстанции отказал нам, однако апелляционный суд отменил это решение и постановил, что отказ в переводе является незаконным, и ФСИН должна снова рассмотреть ходатайство Виталия о переводе в тюрьму в регионе, где проживают его родители. ФСИН обжаловала это решение в порядке кассации, но июле 2021 года кассационный суд отказался удовлетворять жалобу ФСИН и оставил решение апелляционного суда в силе.
«Декриминализация сразу освобождает людей»
— Считаете ли вы возможным декриминализацию наркотиков и легализацию некоторых наркотиков (например, марихуаны) в России?
— Я считаю, что декриминализация наркотиков в России может состояться уже сейчас. Под этим я понимаю, прежде всего, декриминализацию хранения для личного употребления и так называемый социальный сбыт, когда человек покупает наркотики для себя и для друзей и передает их друзьям, а потом его сажают на восемь лет за сбыт. Конечно, это не должно входить в сферу уголовной ответственности, и это может быть декриминализовано уже сейчас. Нашу адвокативную деятельность и деятельность по судебным тяжбам мы в основном пытаемся направлять именно в отношении декриминализации.
Что касается легализации марихуаны, мне сложно делать прогнозы. Кажется, два года назад были разговоры о том, что в России собирались легализовать или исследовать вопрос о медицинской марихуане. Главный нарколог минздрава Евгений Брюн говорил о своих исследованиях в области медицинской марихуаны. Эта работа была направлена на то, чтобы извлечь из ТГК компонент тревожности, ну, я думаю, все учёные мира пытаются этим заниматься, дай бог, у Брюна получится. Какой-то интерес в отношении медицинской марихуаны был озвучен на официальном уровне, но после этого никаких новостей мы не слышали. Наверно, на сегодняшний день в контексте консервативной и репрессивной наркополитики сложно будет продвигать легализацию марихуаны, учитывая то, что Россия является ярой сторонницей таких международных соглашений, как Конвенция 1961 года, которая не позволяет легализовывать марихуану не в медицинских целях.
Что касается декриминализации, мне кажется, этого можно было бы добиться. Были даже подвижки в этом направлении. В Госдуме была создана рабочая группа, которая рассматривала вопрос декриминализации хранения без цели сбыта. К сожалению, после дела Ивана Голунова эта работа прекратилась, потому что Путин сказал — нет, никаких смягчений в области уголовного законодательства у нас не будет.
— Насколько значимы были бы такие изменения для подопечных вашего Фонда?
— Для участников и участниц нашего фонда это было бы очень важно. Декриминализация сразу освобождает людей, даёт доступ к медицинским услугам, освобождает от ежедневного стресса, связанного с приобретением веществ, высвобождает огромные ресурсы правоохранительных органов. Правда, не понятно, чем будут заниматься, если это произойдет, потому что сейчас самая легкая добыча для них — это люди, которые употребляют вещества или занимаются мелким сбытом. Но для наших участников и участниц это было бы жизненно важно, потому что в корне изменило бы всё, дало бы возможность жить, процветать, не бояться каждый день полицию, а заниматься каким-то важными вещами, работать и развиваться.
«Всё больше людей поддерживают нашу работу»
— Анна, как вы вообще оказались в этой сфере деятельности?
— Я начала работать в программе «Снижение вреда» в 1998 году. Несколько моих друзей, которые употребляли вещества, начали сотрудничать с нидерландской организацией «Врачи без границ». Эта организация делала первый проект «Снижение вреда» в Москве по примеру Нидерландов, где эта деятельность развивалась с конца 80-х — начала 90-х годов.
Это была такая комьюнити-движуха, когда люди, сами употребляющие вещества, вели уличную работу, разъясняли, что такое ВИЧ, что такое гепатиты, консультировали по вопросам здоровья, юридическим вопросам и так далее. Я начала с ними работать. Это было так интересно, так здорово и необычно, что я втянулась в эту работу и начала заниматься ей дальше.
Конец 90-х годов был очень тяжёлым временем, очень много людей погибало от наркотиков, от передозировок или самоубийств, связанных с наркотиками. Потом начали умирать от СПИДа, туберкулеза, и это тоже коснулось моих друзей, поэтому тема была очень, очень актуальной.
— Как изменилась ваша жизнь, ваши взгляды, ваше окружение за годы работы в Фонде?
— Моя жизнь изменилась, я стала старше (смеется)... На самом деле, изменилась ситуация вокруг меня, изменилась политическая ситуация в России. Когда я начинала работать в 1998 году, ситуация была гораздо более либеральная. Минздрав поддерживал работу по снижению вреда. Например, была программа обучения, которую мы проводили во всех регионах России в сотрудничестве с минздравом. Было гораздо больше веры в то, что здравый смысл победит, что такие программы будут во всей России, что они станут обычными программами здравоохранения, как в странах Европы, США, Австралии. Собственно, во многих странах мира программы снижения вреда являются медицинским мейнстримом, но в России этого не произошло.
Изменилось отношение. Если раньше мы работали с надеждой на то, что когда-нибудь восторжествует здравый смысл, то сейчас мы вытаскиваем раненых с поля боя, как сказал кто-то о нашей работе. Действительно, война с наркотиками становится более жестокой в России, и приходится вкладывать больше сил, чтобы работать в такой отчаянной ситуации, к которой, впрочем, мы уже привыкли. С одной стороны, работать становится сложнее, с другой стороны — легче, потому что всё больше людей поддерживают нашу работу. Всё больше волонтеров, СМИ, обычных людей понимают, зачем это нужно.
— Поддерживают ли вас родные и близкие?
— И мои родные, и мои близкие, тоже, слава богу, понимают, зачем нужна моя работа. У меня никогда не было конфликтов с родителями. Моя мама может переживать, что я курю марихуану, потому что она считает марихуану страшным наркотиком. Но в том, что моя работа нужна и важна, мои родители и друзья поддерживали меня всегда.
Очень приятно, что появляются люди, которые нас поддерживают, которые разделяют нашу позицию и пытаются добиться гуманизации наркополитики и какого-то здравого смысла в этой области. Надеюсь, что легализация марихуаны, как абсурдно это ни звучало в России, будет продвигаться по всему миру, и мы неизбежно к ней придем. Надеюсь, что и все другие вещества будут регулироваться более разумно и с меньшими людскими потерями, чем это делается сейчас.
Контакты Фонда имени Андрея Рылькова:
Телефон +79268879087 с 10 до 22 часов по московскому времени
Телеграм-канал t.me/farfond
Информационный бот @far_supportbot
Бот @far_supportbot с актуальным расписанием!
Поиск по рубрикам на канале:
#голос_улиц — рубрика наркофольклора
#снижениевреда — советы по снижению вреда от употребления
#Полиция — советы по взаимодействию с полицией
#ПИО — советы по лечению пост инъекционных осложнений
#ВИЧ — памятка о ВИЧ
#Здоровье — все рекомендации для заботы о своём здоровье
#Чтиво — книжная рубрика
#Киноклуб — советуем фильмы
#тикток_вечерок — забавные видео из ТикТок
#моментыпозитива — фотографии участников фонда с выставки «Моменты позитива»
Фото: инстраграм Анны Саранг, Фонд имени Андрея Рылькова, открытые источники
Ещё интервью:
Легенды Dzagi: интервью с HHitch
Интервью главреда Dzagi
Интервью с создателем RAW: «Трудно чувствовать себя плохо, когда за плечами столько жизней
.jpg.f8e6f3c6cecf90d89203e7f48f5787c9.jpg){kind=link}
.jpg.ca3a23ea07b93922eec5ddadf7671bf7.jpg){kind=link}
Рекомендуемые комментарии
Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь
Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий
Создать учетную запись
Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!
Регистрация нового пользователяВойти
Уже есть аккаунт? Войти в систему.
Войти